Гималайский зигзаг

«И правда, отец родной», — рассудил умиротворенный Бута Малик, поражаясь такой щедрости. Хорошо! Вон и овцы совсем успокоились, видать, признали старика за своего. Вроде как за пастыря овечьего.

И — понесло пастуха! Сам того не желая, раскрыл он перед странствующим аскетом душу, выложил все про скудное свое житье-бытье. Рассказал и о разумном Мусе, и о заветном желании сделать сына богатым и ученым человеком и, конечно, о мешке угля…

Старец слушал да кивал, со всем соглашаясь и сочувствуя. Добрая душа у язычника, даром что Шиве своему многорукому поклоны бьет! Когда же пастух, совсем разоткровенничавшись да язык развязав, поведал страннику о своих мыслях богохульных, тряхнул садху волосами седыми, блеснул глазами-угольями.

— Боги милостивы, сын мой! Надейся и терпи.

— Сказано в Коране: «Терпи терпением хорошим», — привычно отозвался Бута.

Аскет поморщился.

— Ты же индиец, сын мой. Так чего ж цитируешь Коран, а не святые Веды?

Почесал пастух в затылке.

— Отец и дед мусульманами были. Да тут у нас все мусульмане.

— Вот то-то и оно, — помрачнел садху. — Забыли веру предков, поддались соблазну чужеземному. Не стало древнего благочестия! Отчего же сетуешь, сын мой, что беден и несчастен? И ты и забывшие веру предков земляки твои? Отвернулись боги от этих мест, не глядят, вас не слышат…

Взгрустнулось Буте от таких речей, ибо почуял он, что правду изрек старик. Пригорюнился он, сгорбился, стал все свои беды вспоминать — да и не заметил, как его сморил сон.

…Вроде бы только смежил веки, а уже и утро. Ветер приутих, солнце ласково улыбалось из-за нечастых туч. На душе было тихо и спокойно. Встал Бута, прикрикнул на овец, волю почуявших. Пора и домой.

Старик тоже дремал у тлеющего, прогоревшего костерка. Удивился пастух, ибо решил уже, что приснился ему гость. Надо же, и вправду все было!

— Эй, отец, утро проспишь! — позвал он.

— Не сплю я, сын мой. Думаю, — отозвался садху.

«Да уж вижу, что не спишь, — хмыкнул Малик. — Вон храпом совсем распугал скотину! Вылитый барс снежный!»

— Пора мне, отец. Будем прощаться.

Встал садху. Совершил приветственный жест «намастэ».

— Спасибо тебе, пастух. За тепло, за компанию, за беседу. Надо бы одарить тебя, да ничего у меня нет… Кроме вот этого мешка угля.

Вынес он из-за уступа мешок, немалый, хоть и невеликий, и поставил его у ног Бута Малика. Тот опешил слегка. Как же так? Вроде бы вчера никакого мешка у старика и не было? Никак с самим шайтаном знаком язычник!

— Что ты, что ты, отец! — воскликнул он. — Куда мне такое богатство? Оставь себе, твой путь далек и труден. Самому пригодится — чаю сготовить там, погреться.

— Бери, — властно проговорил садху, да так, что и спорить пастуху расхотелось. — Мне виднее. И славь со мной милостивого бога Шиву, благого, приносящего счастье!

— Ом на'ма Шива! — с трудом выговорил растерявшийся Бута.

…Эхом разнеслось над белыми снегами: «Ом на'ма Шива! Ом на'ма Шива! Ом!..»

Садху удовлетворенно кивнул и побрел своей дорогой, что известна только ему да его многорукому богу-аскету…

* * *

— …Эй, Мириам, жена моя! — вскричал Бута Малик, входя во двор своего дома. — Встречай мужа. Встречай — и посмотри-ка, что я принес! Воду ставь, будем чай готовить.

Из хижины вышла женщина с орущим младенцем на руках.

— Гляди, ежели не веришь! — потряс мешком пастух. — Целый мешок угля! И нам хватит, и чуток продать можно. Купим съестного, до весны дотянем…

Бута развязал веревку на мешке, запустил туда руку.

Зачерпнул.

Поднес поближе, дабы женщина получше разглядела.

— Вот!

Разжал руку…

Блеснули на ладони золотые кругляши. Ахнул Бута, в мешок заглянул.

…Полон был мешок золота.

Возопил от восторга Бута Малик, уронил сокровище прямо на порог — и назад бросился, в горы, чтобы упасть в ноги удивительному старику, оросить их слезами благодарности. Да не просто так, ибо не был Бута скуп и сердцем черств. Решил он привести путника домой, накормить, напоить, оставить жить вместе с ними.

С большим трудом разыскал он место своей последней стоянки. Вот и след от костра, вот и следы овечьи. Но отчего вокруг все иным стало? Что-то не то, да и не так…

«О Аллах! О Шива! Что же это?»

…Посреди ближайшего горного склона зияла пасть огромной пещеры. Не поверил Малик своим глазам, ибо еще несколько часов назад — и в этом он был готов поклясться всеми святыми, поклясться здоровьем детей — никакой пещеры здесь не было. Откуда же? Каким чудом?

Протер глаза. Всмотрелся.

…Следы босых ног старика садху вели прямо к пещере. Малик бросился вслед, но пуста была пещера. Только два сталагмита — один побольше, другой поменьше — гордо вздымались вверх, напоминая своими очертаниями что-то памятное, хорошо знакомое. Присмотрелся Малик повнимательнее — понял. Видел он уже такое в языческих капищах, где чтят многоруких и зверолицых. Лингамы — символы мужской силы, что стоят в храмах Разрушителя. И понял пастух, что не просто гость подошел к его костру.

Потрясенный, наполненный до глубин души светом истинной веры, воздел Бута Малик руки к небу и воскликнул:

— Ом на'ма Шива!

В этот день был явлен миру Амарнатх…