Гималайский зигзаг

— Печетесь о благе российской монархии, да-с, да-с! О благе монархии, которой нет уже почти век и которая вряд ли будет восстановлена… Успокойтесь, Феликс Феликсович, успокойтесь! — Старик движением руки остановил Юсупова, готового вскочить с кресла. — Никто не оспаривает ваши высокие порывы, батенька! Пожалуйста, работайте, следите, пресекайте. Господин Джунковский не тот человек, которому я лично доверяю. Наследственность дурная, ничего не попишешь! Это у господ большевичков сын за отца не отвечает, а у меня, батенька мой, память крепкая! Будет полезно, если мы убедим наших недоумков, что Джунковский опасен. Его нужно устранить… да перестаньте вы прыгать, в конце концов! Я говорю об устранении сугубо официальном, то бишь об отлучении Джунковского от распоряжения фондами. Это может быть весьма полезно… Хотя смею заметить, что господин Джунковский не тот человек, который позволит вам так вот запросто обскакать его. Он не ординарный прохвост — бери выше!

— Это мы еще посмотрим, какой он неординарный, — без особой уверенности возразил Юсупов. Джунковского он и сам слегка побаивался.

Вернувшийся скотч попытался вновь забраться к нему на колени, но старик цыкнул на него, и Ширер спрятался под кресло.

— А почему он — Ширер? — спросил рассеянно Юсупов.

— Нужно смотреть футбол, батенька! — наставительно сказал Сипягин. — Правда, сейчас Ширер не в лучшей форме, мне куда больше нравится Кану, например…

— Я болею за «Спартак», — буркнул Феликс, на самом деле ненавидевший футбол (тут он с англичанами расходился), но желавший слегка уязвить старика.

— А я — за «Арсенал». Так вот, я даю вам двоих. Да-с, двоих. Первый — Андрей Покровский, вы можете его знать под кличкой Бумба. Второй — Михаил Гурфинкель.

— Миша?!

— Он самый. Не самый плохой вариант, согласитесь, Феликс Феликсович…

Юсупов дернул плечами:

— Миша может украсть палку у старухи, но чтобы серьезно за что-то взяться…

Он с сомнением покачал головой, прекрасно между тем понимая, что старик не даст ему больше ни одного человека, а если спорить и ковыряться, то вообще ничего не даст и выставит за дверь. А с кем тогда работать? С откровенными неумехами или лощеными потомками князей и графов, хорошо умеющими разве что играть в крокет?

— Хорошо, Виктор Афанасьевич. Благодарю вас.

— Не стоит… Пустое, батенька мой, пустое. Они сами нанесут вам визит вечером. Вы где изволили остановиться?

— Как обычно. В «Метрополе». Номер пятьсот сорок два.

— В таком случае удачи вам, Феликс Феликсович! Не обманите надежд старика… Кто знает, может, и вправду когда-нибудь… Знаете, когда первый батальон дроздовцев подходил к Харькову… Им тогда Антошка Туркул командовал… Тоже, знаете, верилось. Эх, да что там говорить!

Когда бежала я из Казани,
Со мной гуляли одни дворяне.
С графьями вволю точила лясы,
Я — гимназистка седьмого класса!

Феликсу Третьему отчего-то захотелось перекреститься.

Гурфинкель и Покровский появились около девяти часов вечера. Кто-то из них гулко постучал в дверь, и когда Юсупов открыл, первое, что он увидел, был торчащий из-под мохнатой кепки прыщавый Мишин нос.

— Здравствуйте, сэр, — не сказал — протрубил Покровский, он же Бумба, выдвигаясь из-за косяка.

* * *

…Внук или правнук священнослужителя, Андрей Покровский, родившийся отнюдь не в Вышнем Волочке, а на окраине Лондона, где поселились его родители-эмигранты, с юных лет промышлял угоном автомобилей, время от времени также подрабатывая вышибалой в дешевых забегаловках. Особенным умом, равно как и знанием языка и культуры предков, он, мягко говоря, не отличался. Поскольку среди его приятелей происхождение от «жеребячьей породы» не ценилось, Андрей предпочитал выдавать себя за потомственного «вора в законе», для чего даже несколько раз заглядывал на сайт ZONA.RU, дабы поднабраться экзотических звучащих выражений страшной страны GULAG. Ну какая мулатка-шоколадка устоит, когда ей в ухо шепчут «gadom budu!» или «vek voli ne vidat!»? Впрочем, в экстренных ситуациях Покровский-Бумба бывал, и даже неоднократно, и при всей своей брезгливости Юсупов был даже рад, что старик выделил именно этого громилу. Хотя общаться с этим любителем экзотических цитат, говорившим по-английски, словно какой-нибудь ирландец, было весьма неэстетично. Одним словом, фи!

* * *

— Добрый вечер, Феликс Феликсович, — сказал Миша Гурфинкель, вытирая грязным платком все тот же нос. В отличие от Покровского, по-русски он говорил как москвич, по-английски — как лондонец, а помимо того знал идиш, иврит, французский и испанский. Это, пожалуй, были все достоинства Гурфинкеля. Коммерческие затеи ему не удавались, единственная операция с наркотиками закончилась в полицейском участке, в еврейской общине его не любили за постоянные контакты с русскими, а у русских — за то, что он еврей. Маленький Миша был, что называется, нагрузкой к атлетической фигуре Покровского, но с ним приходилось мириться. Странное дело, громила и мелкий жулик были неплохими приятелями.