Гигаполис

– Мы освободим тебя, – внушает Лилит. – Мы раскуем твои оковы. Ты научишься летать. Как птица, как ветер. Ты научишься уноситься от бесцветности дней в облака безумных фантазий. Идем же!

И я иду за ней, как покорная овечка. Я верю каждому слову. Мне безразлично, что ждет впереди: полеты в облаках или… скальпель Дикого Хирурга.

– Выступай гордо и прямо! Расправь плечи! Тебе нечего таить!..

Как-то незаметно райские кущи сменяются прохладной пещерой, по уступчатым стенам которой струятся самосветящиеся потоки хрустальной влаги. Здесь нет клавесина. Рукотворная музыка уступает место музыке природы. Или, по крайней мере, ее искусной имитации. Зябко поджимая пальцы ног, ступаю по леденящему камню. Звуки моих шагов эхом уносятся к низким каменным сводам, переплетаются с иными звуками. Чей-то невнятный шепот, прерывистое дыхание, плеск воды… В животе само собой рождается слабое томление. Покрываюсь гусиной кожей – как от волнения, так и от холода. И лишь «кошачий глаз» понемногу наливается ощутимым теплом.

Зомби здесь, рядом.

Возможно, в данный момент он с пристальным вниманием рассматривает меня из своего укрытия. И критически морщится: судя по Дине-Филифьонке, я не в его вкусе. Подонок. Грязный убийца… Мне мерещится его сальный взгляд, блуждающий по моей коже и оставляющий повсюду липкие следы. Нестерпимо хочется прекратить этот спектакль, прикрыться.

Но я должна выследить его. И я это сделаю.

– Сюда!.. Иди к нам!.. – доносятся до меня русалочьи голоса.

Посреди пещеры расстилается овальная линза чистой воды, подсвеченная снизу прожекторами всех цветов. В зеленой, сиреневой, красной невесомости парят нагие женские тела… Кто знает, может быть, скоро они покинут водоем, насухо вытрут тугую кожу, просушат распущенные волосы, натянут блеклые одежки и вернутся к прежнему облику затурканных серых мышек. Но сейчас это русалки, ундины, вилы, способные намертво зачаровать и утянуть в бездны греха и порока самого пресыщенного из мужиков…

И я погружаюсь в теплую, упругую воду, становясь недостижимой для чужих недобрых глаз. Я – частица этой воды, частица общей плоти, я растворена в ней, мы все – сестры, мы все – капли одного озера, мы все – неразделимое целое.

Меня касаются чьи-то руки, обнимают, привлекают к себе. Я вижу незнакомые, но совершенно родные, милые лица, светящиеся глаза, исполненные той же радости, что переполняет и меня. Я не принадлежу себе. И не хочу этого.

Боже, до чего хорошо! До чего свободно, до чего легко!..

Высокая темная фигура возникает на берегу озера, будто сконденсировавшись из переплетения теней. А может быть, это ожил и задвигался сталагмит?.. Это прекрасный самец, длинные гладкие мышцы, оливковая кожа, ниспадающие по плечам льняные волосы. И – сковывающий, манящий, властно диктующий свою волю взгляд синих очей… Самец наг, как и все мы. Жадно, хищно пожирающие его наготу восторженными глазами, готовые следовать его воле, исполнить любую прихоть этого желанного тела.

Где-то на самых задворках сознания полузабытый всеми инспектор Индира Ф. еще пытается соблюдать свой профессиональный долг: «Ингвар Лихтшиммер, довольно популярный экстрасенс и психотерапевт. В определенных, разумеется, кругах, в среде молоденьких экзальтированных дамочек, никакими особенными недугами, кроме избыточного либидо, не страдающих. Псевдоним, конечно. Настоящее имя – Василий Говядин. Схема в инфобанке не зарегистрирована, иначе схемосканы отметили бы радостный факт его присутствия. Вывод: в криминальном плане господин Лихтшиммер-Говядин непорочен. Но экстрасенс, как говорят знающие люди, подлинный. Сейчас, когда сознание расторможено, пороги мотивации попраны, он способен вить из бедных серых мышек веревки любой толщины…»

Он и вьет.

Его звучный, стальной баритон наполняет собой сделавшиеся вдруг тесными своды пещеры. И безразлично, что он говорит. Так, какие-то банальности, незначащие пустяки. «Вы свободны, вы птицы света, вы рыбы любви…» Он мог бы читать нам «Конька-горбунка» или передовицу «Вечернего Гигаполиса». Все равно мы в его полной власти.

А кулон жжет довольно болезненно.

Лихтшиммер простирает к нам руку. Мог бы и не делать этого: синий луч его взгляда безошибочно отмечает избранных.

И меня в их числе.

Марина А. ничего не может с собой поделать. Да и не желает, кстати. Такое приключение для нее – шанс, удача, бриллиант в ладошку, протянутую за милостыней.

Мы выходим на берег. Вода стекает по нашим обнаженным телам, обращая их в осыпанные дроблеными самоцветами статуи.

– Ближе… ближе… – призывает самец своих маленьких трепещущих самок.

Его фаллос обращается в копье, одновременно и грозное и притягательное.

Марина А. готова пасть первой жертвой этого горячего оружия.

Но в планы Индиры Ф. это не входит. И она с огромным усилием, с боем прорывается на авансцену. Поскольку расшифровывать себя в такой обстановке и в таком виде просто немыслимо, она находит правильное решение.

Нет, такое изобилие впечатлений не для моей неискушенной души. Тихонько пискнув, я падаю без чувств.