— Одну минутку, Уинифрид, прошу вас. Прежде чем нам приступить к работе, необходимо выполнить одну формальность — просто для протокола. Вот это мистер Джонсон, директор Миннеаполисского узла, честный, добросовестный работник, вполне в моем духе. Он не совсем удовлетворен нашими темпами и специально прибыл в Нью-Йорк для того, чтобы ознакомиться с тем, что мы здесь реально предпринимаем для защиты мира и демократии. Не сомневаюсь, что после сегодняшнего заседания ему станет яснее, что все наши мероприятия являются не только принципиальными, но и… э-э… практическими. А потому, уважаемый председатель — эй, Шерри, слушайте, вам говорят, — а потому вношу предложение временно, на сегодня, избрать мистера Джонсона из Миннеаполиса полноправным членом Совета директоров.
— Кто поддержит? — буркнул мистер Белден.
— Поддерживаю, — сказал профессор Кэмпион, большой авторитет в области процедуры.
— Есть предложение избрать мистера Джонсона временным членом на сегодня кто «за» поднимите правую руку принято единогласно, — отбарабанил мистер Белден. — Ну-с, дети мои, засучим рукава и перейдем к сути дела. На магистрали международных отношений образовалась пробка; мы должны, черт возьми, держать ногу на стартере и, как только дадут зеленый свет, гнать на всю катушку вперед, чтобы выяснить, как все-таки будет выглядеть в духовном аспекте грядущий монументальный Американский Век, когда нас призовут поддать жару во всемирной драке.
Все мардуковские молодчики, эта личная лейб-гвардия полковника, полагали для себя обязательными божбу, заковыристые метафоры и жаргонные словечки, что, в дополнение к спортивным курткам и серым брюкам — гольф, должно было служить доказательством, что, несмотря на университетское образование и административные таланты, эти молодые люди ничуть не обюрократились. Они никогда не говорили «да», если можно было сказать «а то нет!», и из всех них с особенным шиком демонстрировал этот «простецкий стиль» Шерри Белден.
Шерри продолжал:
— Вам всем будет очень приятно узнать, что полковник Чарльз Б. Мардук одобрил все наши начинания и пожелал обогатить нашу военную казну новым щедрым вкладом в сумме десяти тысяч долларов.
Все зааплодировали, кроме мистера Джонсона из Миннеаполиса, который спросил:
— А на какой предмет?
Генерал Гонг зашипел на него:
— Ш-ш!
Шерри продолжал:
— Первый пункт на повестке дня-доклад Комиссии по Определению Значения Слова «Демократия» для Целей Пропаганды, работавшей под высококвалифицированным председательством мистера Отиса Кэнэри. Ну-ка, От, валяй, докладывай.
В свое время мистер Отис Кэнэри тоже подвизался в качестве одного из мардуковских молодчиков; и он носил серые брюки-гольф и изъяснялся жаргоном доброго малого; но теперь это был вольный стрелок, поэт и эссеист. Выражение его узкого, длинного, открытого лица было по-прежнему ясным и приветливым, как у Шерри Белдена, но в манерах появилось нечто жреческое.
— Уважаемый председатель, леди и джентльмены, — начал мистер Кэнэри, не оставляя никаких сомнений в том, к кому он обращается. — Прежде чем довести до вашего сведения принятую нами формулировку, я хотел бы выразить благодарность своим коллегам по комиссии: миссис Хомуорд и…
Уинифрид сорвалась с цепи:
— Ну что вы, я же совсем ничего не делала. Понимаете, я все время была так занята в связи с информацией, которую я получила от одних друзей, которые давно живут в Японии и потому очень хорошо разбираются в истинных намерениях японцев, которые действительно хотят только мира и больше ничего…
—
ПРОСТИТЕ. МИССИС ХОМУОРД, од-ну минутку… профессору Кэмпиону, мистеру Джаленаку и мистеру Гилрою за их неустанные труды по выполнению возложеннои на них титаническои задачи — дать точное определение понятия Демократии, научное фундаментальное определение, которым в какой-то степени могли бы руководствоваться все деятели в области идеологии на ближайшие сто лет. Мы работали над этим как черти, не зная отдыха, по десять — двенадцать часов в день, сходились в пять, выпивали по коктейлю и сразу же принимались долбить до полуночи, а то и позже. В своем окончательном виде — а мы наконец выработали формулировку…
— Отлично, послушаем! — сказал мистер Джонсон.