Гиброиды

— Нам нужно как можно скорее проникнуть в здание и… — он посмотрел на часы и встрепенулся. Без двенадцати десять! До старта ракеты оставалось двенадцать минут. Двенадцать минут на то, чтобы овладеть кораблем!

Он приподнял Бабулю, легко закинул ее на спину и помчался к центру крыши. Времени на поиск входа, тем более на изучение и отключение сигнализации, которой, несомненно, он был снабжен, не оставалось. Но где-то здесь находилась шахта для разгона кораблей перед запуском в отдаленные районы Солнечной системы.

Джомми почувствовал под ногой небольшую выпуклость и остановился. Судя по всему, это была крышка шахты Юноша выхватил из кармана атомный пистолет отца. Ослепительное пламя лизнуло крышу.

Образовалось отверстие добрых четырех футов в диаметре. Он заглянул внутрь туннеля, который шел вниз под углом градусов шестьдесят. Сто, двести, триста футов сверкающей металлической стены, а далее — размытые контуры ракеты, которые становились все отчетливее по мере того, как глаза Джомми привыкали к темноте. Он видел острый, как у торпеды, нос, ракетные двигатели. Аппарат походил на хищного зверя в логове.

Мальчику казалось, что он смотрит в ствол громадной пушки, на снаряд, которым вот-вот выстрелят. Сравнение произвело на него настолько сильное впечатление, что Джомми охватило сомнение: сумеет ли он спуститься по гладким как стекло стенкам, ведь в любую секунду ракета может помчаться, сминая его, в открытое небо?

По спине пробежал холодок. Джомми с трудом оторвался от завораживающей глубины туннеля и перевел взгляд на смутно вырисовывающееся в отдалении великолепие дворца, сначала неосознанно, затем со все возрастающим восторгом. Сознание прояснилось, тело стряхнуло напряжение. Он постоял, собираясь с мыслями, несколько долгих секунд, впитывая великолепие сверкающего бриллианта, в который дворец превращался по ночам.

С этой высоты дворец хорошо просматривался в щель между двумя небоскребами. Он сверкал огнями, но это не было туманящее взор сияние. Он светился мягким, живым, чудесным светом, который ежесекундно менял окраску: то был великолепный, искрометный пламень, который то затухал, то разгорался с новой силой тысячью новых комбинаций, каждая из которых ни разу не повторялась.

Дворец, казалось, жил своей особой цветной жизнью. Вот случай окрасил прозрачную пятисотфутовую башню в бирюзово-синий цвет, вот нижняя часть осветилась глубоким рубиновым цветом. Еще мгновение — и вся комбинация распалась на миллион разноцветных стекляшек: голубых, красных, зеленых, желтых. Не было ни одного цвета, и одного оттенка, который не присутствовал бы в этом молчаливом взрыве света.

На протяжении тысяч ночей наслаждался он красотой этого огня и сейчас вновь почувствовал его волшебное очарование. Силы возвращались к нему, вернулась смелость. Он стиснул зубы и сурово посмотрел в глубь круто уходящего вниз туннеля с гладкими как стекло стенами. он представил себе бешеную скорость, с которой ступивший в него смельчак понесется навстречу далекому и твердому дну.

Исходившая от туннеля опасность символизировала его будущее: загадочное и еще менее предсказуемое, чем когда бы то ни было раньше. Здравый смысл подсказывал, что слэны без завитков были уже осведомлены о том, что он находится на крыше. В здании наверняка была сигнализация.

— Чего это ты уставился в дыру? — захныкала Бабуля. — Где дверь, которая нам нужна? Время…

— Время! — промолвил Джомми Кросс. На его часах было без четырех десять. Пролетело целых восемь минут, на покорение цитадели оставалось четыре минуты. Он вновь уловил мысли Бабули, которая вдруг поняла, что он задумал. Он вовремя закрыл ей рот рукой, чтобы не слышать ее трусливого визга. Еще секунда — и они рухнули вниз.

Они почти не почувствовали удара о стенку шахты, безвозвратно предав тела силе тяготения. Джомми ощутил под собой не столько твердый, сколько упругий материал, а скольжение было таким плавным, что практически не ощущалось. Но сознание и зрение не дали себя обмануть: тупой нос космического корабля стремительно приближался. Иллюзия того, что корабль на полной скорости мчался им навстречу, была настолько полной, что ему едва удалось сдержать панику.

— Живо! — прошипел он Бабуле. — Тормози ладонями, ладонями!

Старуху не пришлось уговаривать. Из всех инстинктов, оставшихся в этом потасканном теле, самым сильным оставался инстинкт самосохранения. Она не могла позвать на помощь, однако ее губы дрожали от страха даже тогда, когда она боролась за свою жизнь. Глаза-бусинки блестели от ужаса — тем не менее она боролась до конца! Она цеплялась за скользкий металл, растопырив руки ц ноги, прижимаясь всем телом к поверхности; какими бы тщетными ни выглядели со стороны эти усилия, они помогли.

Внезапно над Джомми навис нос корабля — выше, чем он ожидал. Отчаянным усилием он ухватился за утолщение первой ракетной камеры. Пальцы прикоснулись к рубчатому окисленному металлу, скользнули по поверхности — и снова потеряли опору.