Гибель Светлейшего

Узнав о точном дне отъезда из Севастополя, Олег обрадовался. Предстоящее путешествие в рыбачьей лодке по Черному морю его не пугало. Он вырос на реке. Но его страшила красная Одесса. Сумеет ли он в советском городе без посторонней помощи достать пропуск и благополучно выехать в Питер? Что он скажет чекистам, если его вдруг задержат и обнаружат письма беженцев?..

Эти вопросы беспокоили и Сергея Матвеевича, разрабатывавшего план путешествия Олега в Советскую Россию. Прежде всего следовало омолодить курьера. Подделав метрику, Гроза-Волынский уменьшил возраст гимназиста на два года, а чтобы исправленный документ не вызывал никаких сомнений, Сергей Матвеевич уделил особое внимание костюму Олега. Длинные брюки были заменены короткими. Сапоги с высокими голенищами, очень удобные во время эвакуации и похода, несмотря на протесты юноши, были забракованы. Сергей Матвеевич купил на рынке ботинки со шнурками и чулки. Гимназическая фуражка с модным офицерским изломом была заменена новой, простенькой, дешевого сорта. Нулевая машинка уничтожила косой пробор вихрастых белокурых волос. В погоне за омоложением Сергей Матвеевич вознамерился было лишить Олега даже очков, но сильно близорукий гимназист запротестовал. В конце концов мелкие ухищрения дали нужный результат. Возраст, указанный в метрике, не вызывал теперь сомнений.

«Орел» должен был отойти на Тендру в воскресенье утром, а в субботу поздно вечером к Сергею Матвеевичу неожиданно явился незнакомец в отлично сшитой чесучовой тройке. Седой, гладко выбритый старик с густыми кустистыми бровями и впалыми щеками опирался на суковатую тяжелую трость. С такими палками любили ходить отставные генералы и полковники. Незнакомец держался очень прямо, откинув назад плечи, и не только Гроза-Волынский, но даже юный Олег определил в нем по военной выправке бывшего офицера.

Таинственный карандаш

— Место для конфиденциального разговора не совсем подходящее! — пренебрежительно заметил старик, когда Сергей Матвеевич подвел его к садовой беседке, увитой виноградными листьями.

— Жилищный кризис, — словно извиняясь, пожал плечами Гроза-Волынский и протянул портсигар. — Прошу!

— Благодарю. Я употребляю другой табачок.

Старик, раскрыв финифтяную табакерку, взял добрую понюшку табаку и потянул вначале одной ноздрей, а затем другой.

— Освежает мозг, — пояснил он, радостно чихая. — Получается ясность всех чувств. Не желаете испытать?

— Нет. Благодарю вас.

Незнакомец убрал табакерку в карман пиджака и, настороженно оглядываясь, прошептал:

— Надеюсь, здесь посторонних нет?

— Будьте спокойны. Хозяин отсутствует, а жена его, татарка, по-русски не понимает. Дети — маленькие… Пожалуйста, не стесняйтесь.

Но старик, не удовлетворившись ответом, вышел из беседки и подозрительно осмотрел все закоулки сада. Убедившись, что его никто не подслушивает, тихо сказал:

— У меня есть к вам дело, но о нем ни одна душа не должна знать. Можете ли вы мне обещать, что содержание нашего разговора, если он даже закончится впустую, никому не станет известным?

— Могу.

— Я вам верю! — старик пристально разглядывал бархатный берет Сергея Матвеевича. — Значит, завтра ваш юноша уезжает в Одессу. Я знаю, что он намеревается ехать в Петроград. Мне необходимо отправить туда письмо. Но я не хочу, чтобы это имело какое-нибудь отношение к деятельности вашего довольно-таки странного бюро. Во всяком случае, к господину цензору вы его не носите на просмотр.

Гроза-Волынский несколько смутился.

— Позвольте, откуда вам это известно?

— Я все знаю. И поверьте, ничуть не осуждаю ни вас, ни господина подполковника, так как являюсь сторонником государственности.

— Почему же вы тогда избегаете иметь дело с государственной цензурой?

— На это есть, милостивый государь, особого рода причины, и распространяться о них сейчас я не намерен, — сухо отрезал незнакомец, почувствовав в тоне собеседника легкую иронию. — А если я упомянул о цензуре, то лишь потому, чтобы условие мое, в смысле сохранения тайны буквально ото всех — подчеркиваю это! — вы усвоили достаточно ясно и, твердо. Желаете продолжать беседу?

— Почему же нет?

Старик вновь достал финифтяную табакерку и, зарядив нос, с аппетитом чихнул несколько раз, а потом вытер платком выступившие слезы.

— Если ваш курьер возьмется выполнить мое поручение, — сказал он, — вы получите сразу сто тысяч рублей задатка, половину из них царскими. В Петрограде же адресат ему выплатит пятьсот рублей золотыми монетами. Как видите, условия мои весьма завидные. Кроме этого, я смогу оказать вашему курьеру еще немаловажную услугу. Я дам ему адрес одесского жителя. Он приютит его и поможет раздобыть необходимый пропуск для дальнейшего путешествия. Даю вам на размышление ровно пять минут.

Старик вынул золотые часы и, открыв крышку, положил их на ладонь. Гроза-Волынский с любопытством разглядывал незнакомца, старясь определить, с кем он имеет дело. Сергей Матвеевич догадался: поручение старика носит политический характер. Незнакомец вовсе не рядовой беженец, желающий сообщить петроградским родственникам о своей судьбе.