— Позвольте! — Николай Николаевич с трудом ворочал языком. — Я никогда не был помещиком. Я — врач. Я всю жизнь лечил больных. Понимаете, врач… Вот мой сын!
Потемкин оглянулся на своих соседей по вагону, словно ожидая поддержки. Но никто в его защиту не промолвил ни слова. Все отвернулись, и только один Олег, стоявший рядом, торопливо подтвердил:
— Я его давно знаю! Он мой отец и, правда, доктор!
— Выходи оба! — нетерпеливо заорал усач и, грубо схватив Потемкина за жилетку, сдернул его с лавки. Олег поднялся сам и покорно встал рядом с Николаем Николаевичем.
— Микола, примай голубя! — закричал усач.
— Давай! — отозвался жизнерадостный голос, и в тамбуре возле Потемкина вдруг выросла коренастая фигура военного человека в кубанке.
Сильными руками он схватил Николая Николаевича за локти и потащил к двери.
— Позвольте! — бормотал, упираясь, Потемкин. — Тут недоразумение. Я буду жаловаться!
— Иди, иди! Жалобщик!
Человек в кубанке с косо нашитой зеленой лентой ласково пощекотал Николая Николаевича дулом нагана в бок и, выведя его на площадку, пинком ноги ловко выбросил из вагона. Потемкин упал, больно зашибив левое колено.
Три налетчика подскочили к нему, держа наготове револьверы.
— Куда его?
— В расход! — весело гаркнул Микола. — В могильную волость!
Показание старшего дворника
Плотную рыжую папку украшал заголовок, написанный уверенными крупными буквами:
Первые страницы, подшитые к папке, были исписаны рукой, дрожавшей от волнения или старости. Автор плохо знал русскую грамматику, каждая строка изобиловала грубыми ошибками.