Гибель Светлейшего

Жильцы переглянулись и молча стали расходиться по подъездам. Во дворе остались пять человек — Яшка, его отец, мать, Олег и Макарыч.

— Ну, зачем ты спускался, Семеныч? — сказал Макарыч с досадой. — На шестой этаж и здоровому человеку подняться тяжело, а для тебя с твоей раненой ногой да гнилыми легкими — чистая гибель.

— Ты меня не хорони, Макарыч! — задыхаясь, заговорил Иван Семенович. — Иван Клюкин еще Врангеля кончать будет. Юденича кончил, теперь барону очередь подошла. Правду я говорю, Феня? — обратился он к жене.

— Пойдем, пойдем, Ваня! — взмолилась Феня и закинула руку мужа на свое плечо.

С другой стороны ему помог Макарыч. Олег и Яшка шагали сзади.

Они вошли все в подъезд, и Иван Семенович, поднявшись с помощью своих спутников до площадки первого этажа, присел на ступеньку лестницы передохнуть.

— Если б не белые генералы, я бы сейчас разве такой был? — говорил он. — Я здоровущий, как бык… За всю жизнь ни разу не болел. Работа литейщика известная, а мне хоть бы что. Крепкий был… А вот сдал. На Архангельском фронте простыл. Воспаление легких, а теперь, говорят, чахотка. Я докторам не верю. Врут. Все от недостатка питания… А эта сволочь лук украла. Подумать только — тридцать головок!..

Иван Семенович утомился говорить. Он посидел молча несколько минут, переживая свое горе, и сказал слабым голосом:

— Ну, пошли!

И снова с помощью Макарыча и жены Яшкин отец, с трудом передвигая ноги, поднялся на лестничную площадку следующего этажа и здесь опять присел на ступеньку, чтобы сделать необходимую передышку.

Макарыч посмотрел внимательно на Олега и тихо спросил:

— Вы с какого этажа, молодой человек?

— Он с шестого, — ответил Яшка за гимназиста. — Рядом с нами.

— Тогда вы его доведите до самой квартиры, а я вас покину. Мне людей нужно на ночное дежурство определить.

Макарыч, стараясь не смотреть на Феню, ушел, а Иван Семенович, с большим усилием произнося каждое слово, говорил:

— Кто в Октябре Зимний брал? Иван Клюкин.. И с Юденичем воевал. Шкуры не жалел… Для тебя, Яшка, не жалел. Слышишь? Чтобы ты другую жизнь увидел… А ты все озорничаешь. Матку не слушаешь, сорванец… Вот Врангеля кончим, будем жить, как цари. Снова пироги есть начнем. А Капустиных к ногтю! Антисоветская гнида! Это он Митьку подучил лук своровать…

— Он, он! — захлебываясь, подтвердил Яшка. — Митька спер. Я ему зубы начищу!

— Стрелять сукиных сынов! И чего только Ленин церемонится! Без них воздух чище. Кто не работает, тот не ест. А Капустин в три горла жрет. Нашел теплое место. Гнать его, паразита, надо…

Иван Семенович закашлялся. В груди у него хрипело и клокотало. Жена, отвернувшись, незаметно смахнула слезы. Яшка, преисполненный сострадания, смотрел на отца раскрыв рот.

— Капустин спит и во сне видит, как бы на меня в гробу полюбоваться. Не дождется… Шалишь!

— Ваня! — умоляюще сказала жена. — Не надо. Вредно тебе.

— Что ты меня хоронишь? Вредно! Иван Клюкин еще Врангеля кончать будет… Обязательно!

Олег уже был не рад, что неожиданно угодил в помощники. Если инвалид будет сидеть на каждой площадке и вспоминать украденный лук, пройдет целый час, пока они доберутся до шестого этажа. Старуха может заснуть. Тогда ее не добудишься.

Гимназист высказал свои опасения Фене. Женщина тоскливыми глазами посмотрела на него.

— Господи, как же я с ним одна управлюсь! Вы уж не уходите, молодой человек. Да и стучаться вам не к чему, старушку зря беспокоить. У нас переспите. Места хватит.

Феня вытерла слезы. Олегу стало жаль ее.

— Хорошо, — согласился он. — Я не уйду!

Чем выше поднимался по лестнице Иван Семенович, тем дольше он отдыхал на ступеньках, больше кашлял и меньше говорил. И когда инвалид наконец добрался до своей квартиры, он, обессилев окончательно, плашмя упал на кровать.

— Ну, слава богу! Долезли! — сказала обрадованная Феня и взбила подушку, для мягкости, чтобы лежать мужу было приятнее и спокойнее. — Теперь ты у меня и на шаг за дверь не выйдешь. Лежи и спи.

— Душно мне, — простонал Иван Семенович. — Воздуху не хватает.

— Все окна настежь отворены… Не привередничай, Ваня!

Квартира у Клюкиных была большая и неплохо обставленная. Иван Семенович занял ее по декрету, когда бывший владелец сбежал к Юденичу.

Феня уложила Олега на балконе. Там лежал полосатый соломенный матрац, а накрыться она дала солдатскую шинель мужа, старую и сильно потертую.

Гимназист с наслаждением вытянул усталые ноги и уснул.

Среди ночи его едва растолкала Феня:

— Молодой человек! Из комиссариата пришли. У Капустиных обыск делают, понятых нужно. Никто идти не хочет. Врагов наживать кому приятно? Макарыч вас велел позвать…

Плохо соображая, зачем его зовут и куда, невыспавшийся Олег пошел за Феней в соседнюю квартиру. Здесь на кухне сидел человек в кожаной тужурке и разговаривал с Макарычем. Возле плиты стоял лысый невысокий мужчина в нижней сорочке и шлепанцах на босу ногу. Митькина мать сидела на подоконнике с убитым видом. Она чувствовала свою обреченность.

— Вот, товарищ Грошев, привела понятого, — сказала Феня человеку в кожаной тужурке и представила Олега.