Гибель Светлейшего

«Чемодан! — с ужасом подумал Олег. — Надо его выбросить!»

Но осуществить это намерение ему не удалось: красноармейцы шагали рядом и зорко следили за арестованными.

Синий табачный дым густой пеленой плавал в маленькой сторожке. Тускло светила без стекла керосиновая лампа. Караульный начальник, опираясь спиной о стену, раскачивался на табуретке.

Фира Давыдовна заметила телефонный аппарат, висевший на стене, и оживилась:

— Соедините меня с губвоенкомом.

Голос ее прозвучал повелительно, и караульный начальник взялся за ручку телефона. Он крутил долго, с ожесточением, но никто на звонок не отзывался.

— Ну, добре, — согласился он, — может, вы Рубинчик, а это что за люди?

— Это — моя дочь, а это попутчики.

— Вы знаете их?

— Мы вместе садились в Тендре на одну лодку к контрабандистам, — уклончиво ответила Фира Давыдовна.

— Документы!

— Меня знает вся Одесса! — гордо выпятил грудь скрипач. — Я Ксендзовский. Вторая скрипка оперного театра.

Олег, дрожа от волнения, достал свою метрику, сфабрикованную Сергеем Матвеевичем накануне отъезда из Севастополя.

— Что в футляре?

— Что еще может быть в футляре? Не понимаю! Конечно, скрипка.

— В чемодане?

Олег молчал, беспомощно переводя взгляд с караульного начальника на Розочку и Фиру Давыдовну.

— Осмотреть!

Музыкант сам извлек скрипку из футляра и тронул жалобно запевшие струны.

— А в середке тут ничего не спрятал? — подозрительно спросила кожаная тужурка.

— Я не сумасшедший, чтобы портить инструмент! Пожалуйста, смотрите, сколько вам угодно, только осторожнее. Это не телега и не ружье, а музыкальный инструмент.

— Открой чемодан!

Плоский ключик никак не входил в замочную скважину. Пальцы Олега дрожали. Сейчас найдут письма и расстреляют. Волнение гимназиста заметили все. В Розочкиных глазах, похожих на фиалки, отразилось сострадание. Она умоляюще взглянула на мать, словно прося защиты. Но лицо Фиры Давыдовны вдруг сделалось холодным и непроницаемым.

— Кузьменко, открой! — небрежным тоном приказал начальник.

Кожаная тужурка выхватила ключик из рук Олега, и замочек слабо щелкнул. Ноги гимназиста подкосились. Ему захотелось сесть.

— Бельишко тут, — говорил Кузьменко, выкладывая на стол ветхое тряпье. — Может, еще что спрятал?.. А?

Все было тщательно пересмотрено. Фира Давыдовна, накинув пенсне на нос, сама проверила вещи. Но, не найдя ничего подозрительного, стала на сторону Олега и решительно взяла его под свою защиту.

— Товарищу можно верить, — сказала она. — Я беседовала с ним в лодке и знаю, чем он дышит. Это наш человек.

Потрясенный Олег, не веря своим глазам, складывал в чемодан белье. Гимназист узнал лукавые руки Сергея Матвеевича, уничтожившие письма беженцев. «Он меня спас», — подумал Олег с благодарностью и вспомнил высокого седого старика, вручившего на пристани карандаш с таинственным письмом. А вдруг еще начнут обыскивать? Холодные мурашки снова поползли по спине Олега. Но опасения его оказались излишними.

Караульный начальник опять накручивал костяную ручку телефонного аппарата, и на этот раз не без успеха. Ему удалось соединиться с губвоенкомом. Розочкина мать взяла трубку.

— Товарищ Тарас? Узнаете? Это совсем хорошо! Буду очень благодарна.

Через полчаса возле сторожки прогудел автомобиль, и Фира Давыдовна, заняв место рядом с шофером, посадила в машину Розочку, Олега и скрипача Ксендзовского.

— Если вам поздно и неудобно сейчас являться к вашим знакомым, — шепнула Розочка, — вы можете остановиться у нас. Я скажу маме. Хотите?

— Хочу.

— У нас большая квартира. Вы нас нисколько не стесните.

Розочка наклонилась к матери и, получив согласие, довольным тоном сказала:

— Мамочка говорит: пожалуйста, сколько угодно!

Скрипача высадили неподалеку от театра. Машина снова помчалась по неосвещенным улицам и, сделав два-три поворота, остановилась возле большого каменного дома.

Розочка говорила правду: в большой квартире Фиры Давыдовны жила только одна черноглазая седая старушка. Она широко раскрыла объятия.

— Фирочка! Розочка! Живы! Вы живы! Как болело мое сердце!

Морковный чай с сахарином пили в столовой. Сверкала белизной свежая скатерть. Старинные часы на мраморном камине отбивали мелодично секунды. В чистой высокой комнате было уютно, тепло и спокойно. Недавнее путешествие по морю в шаланде контрабандиста Никифора показалось Олегу далеким сном.

После чая Розочка рассказала гимназисту про своих родителей. Отец ее, старый революционер, два раза был в ссылке и бежал из Сибири за границу. Сейчас он командует красными войсками.

— Мама работала в Крыму в подполье, — с гордостью сказала Розочка. — Она знает иностранные языки. А у Врангеля много французских и английских солдат. С ними работать очень опасно. Могли подослать предателей. Мама держала конспиративную квартиру и писала листовки на иностранных языках. Мы каждый день дрожали. Ночью было страшно… А сейчас так хорошо! Никого не надо бояться. Можно говорить о чем угодно. В Одессе наша власть! Советская! Пусть здесь боятся белые. Я их ненавижу! Они хотят задушить революцию, но это им не удастся.