Гибель Синего Орла

Рассказываю о своих треволнениях. Вытаскиваю из полевой сумки карту и показываю обширные ягельные боры, открытые на Омолоне, они раскрашены на планшете желтой тушью. Рассказываю и о бумажке с тяжким обязательством.

— Лихой директор! — смеется Буранов. — Хорошо, что не испугались. Ехать на Омолон нужно, и быстрее, а вот гнать многотысячный табун дальше на плоскогорье Синего хребта без глубокой разведки нельзя.

— У нас ламутская карта Синего хребта есть.

— И ей полсотни лет? А если тайга сгорела, в гарях загубите табун?

Буранов, конечно, прав. Вероятно, в райкоме он хорошо ознакомился с нашими смоленскими материалами. О разведке Синего хребта мы давно мечтали. Но два месяца, потерянные на усадьбе, отняли драгоценное время. Правда, была последняя возможность… Но можно ли думать об этом в военное время?

— Есть одна возможность быстрой разведки…

— Какая? — живо спрашивает Буранов.

— Самолет. Осмотр с воздуха Омолонской тайги и подходов к Синему хребту.

Гость из Магадана задумывается. С тревогой всматриваюсь в мужественное лицо, тронутое полярным загаром. Не сгоряча ли брякнул о самолете, и так уж окрестили «смоленским Жюль Верном», ведь каждый самолет дорог сейчас далекому фронту.

— Самолет… — Буранов задумчиво потирает лоб. — Вы, кажется, правы единственная возможность. Ану-ка, пишите докладную генералу.

— Сейчас, генералу?!

— Да, сейчас. Я передам ее начальнику строительства в Магадане.

Буранов протянул блокнот и самопишущее перо.

Быстро пишу короткую докладную записку начальнику строительства. Будет ли толк из этой бумажки? Пинэтаун недоверчиво поглядывает на приезжего, обещающего самолет.

Тогда я еще не знал, что этот человек не бросал слов на ветер.

— Ну, Пинэтаун, прощай, ищи свою Нангу!.. А вы передавайте привет Марии.

Все знает. Краснею и, скрывая смущение, сдавливаю бурановскую руку так крепко, что он вскрикивает.

— Ну и ручища у вас! Может, встретимся на Омолоне, а?

— О, приезжайте к нам! Вам понравится Омолонская тайга.

Мы с Пинэтауном выпрыгиваем на лед. Буранов, прощаясь, машет рукавицей, захлопывает дверцу, мотор ревет, и вездеход, взметая гусеницами снежную пыль, исчезает во мраке ненастья.

Пинэтаун замер, прислушиваясь к затихающему вдали рокоту. Вокруг крутятся, завиваются снежные вихри. Ледяные иглы жалят лицо, воет и свистит ветер.

Уж не привиделся ли нам вездеход в пургу?

Глава 8. РУБИКОН

Куда они запропастились?

На месте зимнего стойбища остались лишь остовы палаток и запорошенные снегом головни давно потухших костров. Опустевшие проруби на озере замерзли, а оленье коповище[9] в ягельных борах замела пурга.

Пусто…

Ромул разгребает снег и ощупывает угли покинутых очагов. Пинэтаун бродит между мачтовых лиственниц, рассматривая следы. Усталые олени лежат у нарт, поводя боками, шерсть у них в белой опушке изморози: пурга сменилась сильным морозом.

Совершив последний утомительный переход, мы только что выехали на Горностаевые озера, рассчитывая отдохнуть в тепле, среди товарищей. И вместо стойбища нашли пустой заснеженный берег.

Почему Костя снял зимнее стойбище, куда двинул оленей?

Ромул поднимается и хмуро закуривает свою неизменную трубочку.

— Два дня назад укочевали. Зачем ветеринарный врач табун гонял, кто будет отвечать, а?

— На Омолон ушли! — кричит Пинэтаун, махнув на юг рукавицей.

Кой черт понес Костю на Омолон! Уж не повел ли он табун к Синему хребту на собственный страх и риск? Это Костя мог сделать.

Ромул злится. Взмахивая поводком, поднимает упряжку. Ездовые олени у него отменные — крепкие, жирные быки чукотской породы. Он ловко садится на легкие чукотские «турки», связанные ремнями из кривых оленьих рогов и тонких изогнутых планок. Нарта похожа на этажерку, и кажется, что рассыплется на ближайшей кочке.

Ездить на таких нартах надо умеючи, ловко балансируя при толчках. Ромул мчится впереди, мягко подпрыгивая на изрытой оленьей дороге. Едва поспеваю за ним на своей якутской нарте с прочной дугой «барана». С такой дугой, охватывающей спереди полозья, не зацепишься за стволы.

Пинэтаун на легких «турках» замыкает стремительно несущийся караван. В упряжке у него пара пестрых беговых оленей.

Широкая полоса умятого снега ведет сквозь лиственничный бор напрямик к Омолону.

Десять дней назад мы с Пинэтауном благополучно пробрались сквозь пургу к ярангам Прокопия и перехватили Ромула, который собирался ехать на центральную усадьбу совхоза.

Ромул долго вертел приказ директора, недоверчиво щупал бумажку пальцами, огрубевшими на морозе, по складам читал размашистые строки, разглядывал печать. Тихо выругавшись, он с досадой плюнул и согласился ехать обратно на Омолон.

Дорогу в тайге пришлось торить заново. Пурга замела старый след. По очереди мы шли на лыжах впереди упряжек, и все равно олени проваливались по брюхо в рыхлый снег. Останавливались лишь на короткие ночлеги, и в десять дней совершили чудо — снова проложили санный путь на Омолон.