Гибель Синего Орла

Пинэтаун замечает волнение девушки, и ему хочется развлечь ее. Нанга тихо подходит к столику и приникает к окуляру. Алые губы ее приоткрываются. Она протягивает руки и шарит, чуть не опрокидывая микроскоп, — ей хочется поймать голубые клеточки.

— Ой, дикая важенка! — Пинэтаун осторожно отводит руки Нанги от микроскопа.

После собрания, когда полуночное солнце низко опускается над тундрой, мы распечатываем посылку помполита — кожаный мешок с литературой. Пинэтаун громко читает в кругу пастухов фронтовые известия с Большой земли.

Оглядывая взволнованные лица пастухов, я думаю о том глубоком переломе, который совершился в сознании коренных жителей полярной тундры.

Пинэтаун не успевает окончить политинформацию — в ярангу вбегает Кауратыргин. Проворный малыш спешит сообщить очередную новость:

— Кольцевик, кольцевик приехал, почту привез!

Появление кольцевика — курьера из совхоза — неожиданное событие. Тундровые озера, болота и речки, разлившиеся после весеннего паводка, преграждают еще путь к нашему участку. Только важное поручение может привести курьера в Алазейскую тундру за четыреста километров от центральной усадьбы.

Все выходят из яранги встречать гостя.

Двое путников на мшистой террасе распрягают оленей, выпуская их на пастбище. Отряхиваясь, животные бегут к озеру, где рассыпался наш табун. Кольцевика пастухи хорошо знают. Зимой он часто привозит почту с центральной усадьбы совхоза. Второй путник, склонившись у легковой нарты, стоит к нам спиной. Неторопливо он распутывает оленью упряжь.

— Чандара! — глухо вскрикивает Нанга.

Человек у нарты быстро оборачивается. Никогда не забуду его лица: скуластое, худое, изрезанное глубокими, как шрамы, морщинами, с орлиным носом над тонкими губами, оно напоминает лицо индейца.

Острыми черными глазами старик шарит по лицу Нанги. Девушка бледнеет и прячется за спину Пинэтауна.

Подходит Кемлилин.

— Приехал? — спрашивает он курьера.

— И… — отвечает молодой пастух на чукотское приветствие.

— Новости есть? — спрашиваю я, складывая простые чукотские слова.

— Бумагу тебе привез, — отвечает курьер, протягивая лист, исписанный размашистым почерком помполита.

Почту Петр Степанович отправил с курьером накануне урагана. Он сообщал, что в Якутске решили вдвое увеличить оленеводческий совхоз. Директор совхоза улетел в Якутск просить дополнительных пастбищ, взвалив на плечи помполита все хозяйство в самое трудное время летних эпидемий. Помполит принял совхоз и предлагал тотчас явиться на усадьбу организовать противоэпидемические маршруты оленьих стад на берегах Восточной тундры.

Кемлилин разговорился по-чукотски с мрачным спутником курьера.

— Кемлилин, спроси старика, знает ли он Нангу?

— Старик говорит, что она его дочь.

— Дочь?!

Нанга держится около Пинэтауна и не проявляет родственных чувств к незнакомцу. Широко раскрытыми глазами она следит за движениями старика, словно зверек, затравленный охотником. Старик повелительно говорит ей что-то на гортанном непонятном языке. Нанга ежится, словно получив удар.

— На каком языке переговаривается этот человек с Нангой?

— «На языке своих отцов», — переводит бригадир туманный ответ старика. — Не хочет он говорить.

— А где он живет и почему Нанга очутилась на плоту?

Ответ гостя уклончив: «Живет далеко, кочует в тундре; девчонка уехала из стойбища с бабушкой; как очутилась на плоту, не знает».

Кольцевик встретил неразговорчивого гостя в глухой тундре на полпути между Колымой и рекой Белых Гусей. Он ехал на легкой грузовой нарте. В упряжке у него были необычайно крупные ездовые олени ламутской породы. Когда встретились, спрашивал, не видел ли кольцевик нарту с девушкой и старухой. Дальше они поехали вместе.

— Пусть старик спросит у Нанги, где бабушка?

Кемлилин переводит просьбу. Гость, насупившись, резко спрашивает что-то девушку, небрежно кивнув в мою сторону.

Нанга тихо отвечает, неожиданно опускается на мягкий ковер тундры и горько плачет.

— «Большая волна унесла старуху в море», — дословно переводит Кемлилин безжалостный ответ приезжего.

Тонкие губы старика складываются в змеистую усмешку.

— Не плачь… — Я осторожно поднимаю Нангу и глажу пышные черные волосы.

Она доверчиво прижимается смуглой, мокрой от слез щекой к моей руке.

Вдруг резкий окрик старика заставляет ее вздрогнуть. Опустив голову, она тихо бредет к нарте.

— Не бойся, Нанга… — Пинэтаун шагает к старику. Глаза юноши сверкают, и желваки перекатываются на скулах. — Зачем кричишь на девочку? — тихо и зло говорит он.

Старик словно не слышит Пинэтауна. Недобрыми черными глазами он безразлично смотрит на юношу, как на пустое место, потом вытаскивает расшитый кисет и неторопливо закуривает длинную трубку, выточенную из березового корня. Трубка сделана из такого же материала, что и березовая чашечка Нанги.

Но больше всего меня поражает кисет старика из черной замши, украшенный замысловатым орнаментом. На темном поле вышит мелким бисером голубой орел, словно слетевший с татуированной груди Нанги.

— Кемлилин, спроси, почему у Нанги на груди и на его кисете один и тот же знак синего орла?