-- Офицер, мы из "Петербургских ведомостей", -- я достал служебное удостоверение, на котором большими золотыми буквами было вытеснено "Пресса".
Он приблизился, держа правую руку на расстегнутой кобуре. Пока он вытащит свой табельный, пока передернет затвор, пока снимет с предохранителя -- я мог убить его одним выстрелом из своего большого черного пистолета, который притаился у меня под мышкой, но не хотел этого делать.
-- Въезд в город закрыт, -- сказал полицейский.
Несомненно, ему не понравилось, что двигатель не выключен.
-- У нас редакционное задание, -- возразил я.
-- Задание? - удивился он. - На такой машине?
-- Другой не было, -- улыбаясь слащаво, как гей, сказал Леха.
-- Не похожи вы на журналистов! - хмыкнул патрульный, изучая его лицо и салон.
Я развел руками, показывая, что ничего запретного в мире нет.
-- Как это так? - удивился Леха.
-- На педиков похожи, -- высказал свое мнение патрульный. - А на журналистов - нет.
-- Это машина моей жены, -- обиделся Леха.
-- А мне все равно, -- плюнул на асфальт патрульный. -- Куда вы направляетесь точнее?
Пришлось назвать адрес редакции.
-- На собственное усмотрение... Ответственности мы не несем... -- патрульный медленно кивнул - раз, другой.
Я понял, что он чего-то выжидает, и вдруг заметил черный след шин и скособоченные очертания "токсуя" на обочине в кустах, а затем бросил взгляд на зеркало заднего обзора: слева, пригнувшись так, чтобы мы не видели, крался второй полицейский с автоматом в руках. Хотел ли он напасть внезапно или у них был иной план - может, он хотел поздороваться, не знаю, но только я крикнул:
-- Леха, гони!!!
Он вдавил в пол педаль газа. Колеса издали душераздирающий визг. "Тигвера" пошла юзом. Полицейский упал.
-- Стой! Стой! - кричал он, целясь в нас из своего пистолета.
Я инстинктивно пригнулся. Он выпустил всю обойму. Габаритные огни разлетелись вдребезги. И мы, сбив импровизированный шлагбаум из трухлявой марсианской березы, понеслись, как зайцы на ипподроме. В следующее мгновение над машиной, жутко шурша: "Ш-ш-ш!!!", пронесся огненный шар нибелунши. Соотношение скоростей было примерно такое, как если бы мы ехали на велосипеде, а нас обогнала ракета. Шар, срезая верхушки деревьев, ушел в лес.
Леха, выпучив глаза, вцепился в руль с такой силой, что готов был сломать его. Второй шар пронесся еще ближе - нас обдало жаром, а обшивка салона задымилась. Я посмотрел назад: со стороны КПП тянулась цепочка шаров. По мере приближения они увеличивались в размерах, но в последний момент почему-то изменяли траекторию и по гиперболической траектории отклонялись вбок или вверх. Те из них, что касались дорожного покрытия, прыгая, как мячики, взрывались с сухим электрическим треском. Трасса ушла вправо. Из КПП стали стрелять на упреждение: то дырявя отбойники по обе стороны дороги, то "зарываясь" в откос, и тогда мы проносились мимо столба земли и пыли. Лесочек перед Хорошевской развязкой вспыхнул синем пламенем, потом взорвалась машина, брошенная на обочине. Наконец, когда мы почти выскочили на МКД, слева на эстакаде появился легкий танк с тонкой, как иголка, пушкой. И эта пушка была нацелена на нас. На расстоянии ста метров у нас не было никаких шансов не то чтобы уцелеть, а вообще существовать в качестве целостных физических тел. Танк стал стрелять в тот момент, когда мы оказались в зоне его поражения: "Та-та-та!!! Та-та-та-та!!!" Я даже разглядел дымок, который возникал на кончике пушки, и снова зачем-то приседал, словно таким образом мог спастись. Снаряды издавали характерный звук: "Жих-х-х... жих-х-х..."
Леха бросил руль. Мы летели, как стрела - куда - неизвестно, зачем -- тоже. Любая кочка могла стать последней в нашей жизни.
-- Леха! - кричал я. - Леха! Руль!!!
Леха уткнулся в сидение, обхватив голову руками. Торчала одна задница, и та тряслась от страха и вибраций.
"Та-та-та!!! Та-та-та-та!!!" -- стрелял танк. Снаряды пели на излете: "Жи-х-х... жих-х-х..." Ни один из них не то чтобы не задел, даже не взорвался рядом. Странно, что мы все еще были целы. Танк надрывался: "Та-та-та!!! Та-та-та-та!!!" Он исходил огнем и металлом: "Та-та-та!!! Та-та-та-та!!!" В равномерности работы пушки появилась какая-то нервозность. Должно быть, наводчик глазам своим не верил: он не мог попасть в эту необычно вертлявую, розовую, легкомысленную, как школьница, машину.
Леха вовремя схватился за руль. В этому моменту мы уже находились на трассе и снаряды, пролетая сверху, вспарывали асфальтовое покрытие МКД и рикошетили подобно шарам нибелунши в сторону Ваганьковского кладбища.
Несомненно, это было следствием действия альдабе. Я даже проникся уважением к собственной персоне. Осмелел и Леха. Он уже не втягивал голову в плечи при каждом залпе и даже немного сбросил скорость, чтобы нас не так бросало на разбитом асфальте.