Гибель и воскрешение разведчика

«Как там Петрович? Ему труднее, чем нам». За клубящимся дымом разрывов, за летящей вверх землей Ромашкин не видел ни роты Казакова, ни его самого. Хотелось узнать, что с ним, помочь, если ранен, напомнить – пора отходить. Но железный закон разведки боем требовал: пленные прежде всего! И Ромашкин, помня об этой главной задаче, стал смотреть, где же пленные, все ли разведчики отходят, и сам, спотыкаясь о комья земли, скатываясь в воронки, то и дело пригибаясь, побежал назад. «Петрович – мужик грамотный, без моей подсказки знает, что делать».

На наблюдательном пункте их ждал командир дивизии. Когда перед ним поставили рядом троих пленных, он удовлетворенно хмыкнул.

Пленные еще не пришли в себя, а увидев генерала, растерялись окончательно. Несколько минут назад ротный обер-лейтенант был самым большим из начальников, с которыми они встречались лично. А тут вдруг в трех шагах, не больше, – высокий и, наверное, свирепый русский генерал, одни косматые брови его приводили в трепет. И еще свита генеральская – полковники, майоры, капитаны.

Доброхотов окинул пленных взглядом, приказал Рутковскому:

– Спрашивай их о главном. Сейчас они до того обалдели, что подробностей из них не вытянешь. Подробно поговорим позднее.

– Когда начнется ваше наступление? – начал Рутковский.

Солдаты покосились на фельдфебеля. А тот, вспомнив свое начальственное положение, приосанился, повыше поднял голову, явно готовясь показать солдатам пример, как нужно держаться на допросе.

– Нужно их развести, – сказал тихо Рутковский. – Обособить младших от старшего. Тут психологический фактор играет роль. И вообще допрашивать полагается каждого в отдельности, исключая возможность сговора.

Генералу стало неловко, что в спешке он пренебрег этим элементарным правилом. Однако существует и другой неписаный закон – старший всегда прав. Генерал, сохраняя достоинство, стал выговаривать Рутковскому:

– А какого же лешего ты не делаешь, как полагается? Это твоя работа, ты и делай! У меня нет времени вникать в твои «факторы» и «психологии». Организуй все, как положено, и немедленно!

– Уведите фельдфебеля и солдат разведите друг от друга. Этого оставьте, – приказал Рутковский разведчикам, охранявшим пленных.

Рогатин потянул фельдфебеля за рукав, и тот решил, по-видимому, что разгневанный русский генерал приказал расстрелять его. Фельдфебель рвался из рук разведчика, кричал в отчаянии:

– Я все скажу! Все скажу!

Рутковскому пришлось изменить свое намерение – начал допрос с фельдфебеля.

И фельдфебель, и двое других пленных, допрошенные каждый врозь, показали: наступление намечалось на середину мая, потом его перенесли на конец июня, а теперь войскам приказано быть в готовности к началу июля.

– Я пошел докладывать командарму, а вы продолжайте допрос, – распорядился Доброхотов и зашагал вверх по лесенке на НП, к телефону.

Ромашкин наблюдал за всем этим вполглаза, слушал допрос вполуха. Внимание его сосредоточилось на дальнем конце оврага, где собиралась рота Казакова, куда несли на плащ-палатках убитых и раненых. Сам Казаков расхаживал среди бойцов, отдавал какие-то распоряжения.

Высматривал Василий и своих разведчиков. Вроде бы все здесь. Рогатин перевязывал в сторонке Сашу Пролеткина. Около Шовкопляса хлопотал с бинтами Жук. «А где Коноплев? – спохватился Ромашкин. – Может, пошел к замполиту?» После задания Коноплев всегда докладывал Гарбузу об отличившихся комсомольцах. Однако сейчас Гарбуз находился здесь, а комсорга не было.

– Где Коноплев? – спросил Василий уже вслух.

Разведчики огляделись, будто надеясь увидеть его рядом. И все молчали.

– Кто видел его последним?

– Не знаю, последним или нет, но я видел его там, в траншее. Он побег к блиндажу, – сообщил Голощапов.

– Я помню, как он зашел в блиндаж, – сказал Пролеткин.

– А потом?

– Потом я вон того фрица поволок, – ответил Пролеткин.

– Вышел Коноплев из блиндажа?

– Не знаю.

– Кто знает? – домогался Василий, но сам уже понимал: произошло непоправимое.

– Наверно, он вошел в блиндаж, а там на него фриц набросился, – предположил Пролеткин.

– Не из таких Сергей, чтобы фриц ему стал помехой, – возразил Голощапов. – Да и не дуром влетел он в блиндаж этот. Небось осторожно шел.

– А если там фрицев трое-четверо было? И оглушили сразу? – настаивал Саша.

– Ну, тогда… – Голощапов не знал, что сказать.

– Тогда надо немедленно, пока фрицы не опомнились, лезть к ним опять, – решительно сказал Иван.

– Поздно, уже опомнились, – заключил Голощапов.

– Что же, бросим Сергея, да? – не унимался Рогатин.

– Бросать нельзя, – стараясь быть спокойным, рассуждал Голощапов, – надо выручать как-то по-другому.

Ромашкин лихорадочно думал о том же: «Выручать надо, но как? Как спасти Коноплева?» Понимая, что сам он не в состоянии предпринять что-то надежное, решил поскорее доложить о случившемся командиру полка.