Гибель гигантов

Он протянул ей телеграмму.

— Ничего не могу поделать, миссис Левеллин, — сказал он. Ему было от силы лет семнадцать. — Тут стоит ваш адрес, видите?

Но она не желала брать конверт.

— Нет! — сказала она, отвернувшись и закрыв лицо руками.

У мальчика задрожали губы.

— Пожалуйста, примите, — сказал он. — Мне же еще остальные разносить. А знаете, сколько еще на почте — сотни! Сейчас десять утра, а я не знаю, как мне все доставить до полуночи. Ну пожалуйста!

— Давай, я приму, — подошла соседка, миссис Роли Хьюз. — У меня нет сыновей.

— Большое вам спасибо, миссис Хьюз, — сказал Джерэнт и двинулся дальше.

Он вынул из сумки новую телеграмму, посмотрел на адрес и прошел мимо дома Гриффитсов.

— Слава тебе, Господи! — сказала миссис Гриффитс. — Мой Томми жив, слава тебе, Господи! — и разрыдалась. Этель одной рукой обхватила Ллойда, другой обняла ее.

Рассыльный подошел к Минни Понти. Она не вскрикнула, но по ее лицу заструились слезы.

— Который? — сказала она хрипло. — Джой или Джонни?

— Не знаю, миссис Понти, — сказал Джерэнт. — Надо прочитать, это написано внутри.

Она разорвала конверт.

— Я ничего не вижу! — воскликнула она. Миссис Понти вытерла глаза, пытаясь осушить их от слез, и снова посмотрела. — Джузеппе Мой маленький Джой погиб. Бедный мой мальчик!

Миссис Понти жила почти в самом конце улицы. С колотящимся сердцем Этель ждала, пойдет ли Джерэнт к дому Уильямсов. Жив Билли или нет?

Мальчик отвернулся от плачущей миссис Понти, поднял голову и увидел стоявших через дорогу отца, маму и деда Этель. Они смотрели в напряженном ожидании. Он заглянул в сумку.

— По Веллингтон-роу все, — сказал он.

Этель едва не лишилась чувств. Билли жив.

Она взглянула на родителей. Мама плакала. Дед пытался раскурить свою трубку, руки у него дрожали.

Отец смотрел на нее. С каким чувством — она понять не могла лишь понимала, что он взволнован.

Он шагнул к ней.

Не много, но ей было достаточно. С Ллойдом на руках она бросилась к отцу.

Он обнял обоих.

— Билли жив, — сказал он. — И вы тоже…

— Пап, — проговорила она, — прости меня, что я так подвела тебя…

— Ничего, — сказал он, — ничего… — Он погладил ее по спине, как в детстве, когда ей случалось упасть и разбить коленку. — Ну, все, все… Уже все хорошо.

III

Этель знала, что межконфессиональная служба была в Эйбрауэне редким явлением. Для валлийцев религиозные расхождения никогда не были незначительной темой. Одна конфессия отказывалась отмечать Рождество — на том основании, что в Библии отсутствует указание на дату рождения Христа. Другие запрещали своей пастве голосовать на выборах, потому что апостол Павел писал: «Наше же жительство — на небесах». И никто не хотел молиться вместе с людьми, которые с ними не согласны.

Однако после «дня телеграмм» эти различия стали казаться совсем незначительными.

Эйбрауэнский пастор, преподобный Томас Эллис-Томас предложил устроить совместную панихиду Когда все телеграммы были доставлены, выяснилось, что погибли двести одиннадцать человек, а так как сражение продолжалось, теперь каждый день приходило одно-два печальных известия. На каждой улице была хотя бы одна семья, потерявшая близкого. В тесных рядах шахтерских лачуг на каждые несколько ярдов приходилось одно горе.

С предложением англиканского священника согласились и методисты, и баптисты, и католики. Меньшие группы, возможно, предпочли бы держаться особняком: баптисты, свидетели Иеговы, адвентисты Седьмого Дня и церковь Вифезда. Этель видела, что отца терзают сомнения. Но никому не хотелось остаться в стороне от того, что обещало быть самым ярким религиозным событием в истории городка, и в конце концов согласились участвовать все. В Эйбрауэне не было синагоги, но в числе погибших был юный Джонатан Голдман, и горстка иудеев решила тоже прийти, хотя в отношении их религии никаких знаков вежливости делать не собирались.

Службу назначили на половину третьего в воскресенье. Она должна была состояться в городском парке. По распоряжению городского совета построили помост, на котором должны были стоять духовные лица. Был ясный солнечный день, и пришло около трех тысяч человек.

Этель всматривалась в толпу. Вон Персиваль Джонс в цилиндре. Теперь он был не только мэром города, но еще и членом парламента. Он значился почетным командиром «Эйбрауэнского землячества» и стоял во главе призывной комиссии. С ним было еще несколько директоров «Кельтских минералов». Как будто они имеют хоть какое-то отношение к погибшим, горько подумала Этель. Появился Малдвин Морган с женой, но они-то имели на это право, ведь их сын Роланд погиб.

А потом она увидела Фица.

Сначала она его не узнала. Она заметила графиню Би — в черном платье и шляпке, за ней следовала нянька, несшая в корзинке юного виконта Эйбрауэнского, ребенка одного с Ллойдом возраста. Рядом с Би шел человек на костылях. Его левая нога была в гипсе, голова замотана бинтами, закрывавшими левый глаз. Этель задержала на нем взгляд — и вдруг поняла, что это Фиц, и потрясенно вскрикнула.

— Что случилось? — спросила мама.

— Взгляни на графа!

— А разве это он?.. Ах, и правда! Бедняга…