Геворг Марзпетуни

— Вы напрасно торопились. Я поднял восстание в отсутствие царя, чтобы не сражаться с его войсками. Я даже надеялся, что царь Атырнерсех или вы, князья, отговорите царя Ашота двинуть войска против меня, а посоветуете ему увидеться со мной наедине и помириться, как сыну с отцом.

Тогда я, конечно, поговорил бы с ним, как подобает, и дело, возможно, приняло бы другой оборот. Но разъяренный царь ураганом налетел на Гугарк, и встретить его миром было уже невозможно.

— Ты не прав, князь. Прежде всего мы двинули против тебя не все войска, а пришли только с несколькими полками.

— Это мне не было известно. Я полагал, что большая часть войска оставлена вами в засаде.

— А я повторяю, что мы пришли только с несколькими полками. Затем царь прислал к тебе епископа для переговоров. Но ты не захотел мириться, сказав епископу: «Останься в моем шатре, а я пойду и отвечу царю своим мечом».

— Да, я ответил епископу именно так. Сейчас я раскаиваюсь в этом. Но ведь и я человек, и я мог выйти из себя. Епископ напомнил мне о клятве, которую я дал на холме, у подножия креста, водруженного перед царскими войсками. «Смотри, — сказал мне епископ, — ты изменяешь клятве. Если ты не примиришься, мир тебя осудит, как клятвопреступника». Я обезумел от ярости. Твой царь имел в руках доказательство моей клятвы… Он хотел очернить меня перед всем миром. Что мне было делать? Где мне было найти сюнийского епископа, чтобы подтвердить клятву, принесенную царем в его присутствии? Тогда бы стало ясно, кто из нас клятвопреступник. У царя в руках были веские доказательства, а у меня не было ничего. Оставалось одно: извлечь из сердца его слова клятвы и возвестить их миру. И вот я, обезумев от гнева, вместо того чтобы двинуть свое многочисленное войско и разбить наголову царские полки, один, с обнаженным мечом взбежал на холм. Ваш отряд, находившийся на вершине, окружил меня. Сын мой оставил поле битвы и помчался вслед за мною. Он видел, что я иду навстречу смерти, и поспешил мне на помощь. Ванандские разбойники расстроили ряды гардманцев. Господь предал меня в руки врага. Господь, а не царь Ашот покорил Севада! Ты сам говоришь, что вы пришли только с несколькими полками. Разве могли они разбить войско в восемь тысяч человек? Но бог предал меня и моего сына в ваши руки, а войско мое рассеялось, потеряв предводителя. Так это или не так?

— Да, это так.

— А теперь скажи мне: если царь действительно хотел помириться со мной, если он избегал кровопролития, то почему же он обагрил свои руки кровью? Ведь ему уже не угрожала опасность. Я и мой сын были его пленниками. Почему же он ослепил меня и Григора? Человеческое или звериное сердце билось в его груди?

— Он опасался нового восстания, он боялся вашей мести.

— Почему же он боялся? У армянского царя, слава господу, много крепостей. Он мог заключить нас в одну из них и держать под стражей. Зачем было нас ослеплять? Как мог он дать палачу такой безжалостный приказ? Дело не во мне. Я стар, видел много счастливых дней и совершил проступки, за которые, быть может, и заслужил кару. Но мой бедный сын, цветущий юноша, еще не изведавший славы, недавно женившийся, с сердцем, полным надежд… Зачем, зачем он ослепил и его? Ведь Григор был невиновен, он не знал тех адских мук, которые терзали наши сердца, — несчастное мое и жестокое сердце царя. Неужели у царя не нашлось хоть капли жалости к своей царице и жене, моей бедной дочери, столь горячо его любившей?.. Ты говоришь, он боялся нового восстания? Но разве слепой не может мстить?

— Об этом он не подумал.

— Не подумал? Хорошо же, пусть убедится сейчас, что может сделать слепой мститель. Пойди и скажи своему царю, что вести о его победах причиняли мне страдания. Когда я узнал, что он примирился с братом Абасом и Ашотом Деспотом и вместе с ними, захватив Двин, устраивает там празднества, чувство ненависти охватило меня. Сердце мое кричало: «Мщение!» — и я послушался голоса сердца. Я вызвал к себе Цлик-Амрама и, рассказав о любовной связи царя с его женой, разжег в нем неугасимый огонь ревности, ненависти и мести. Я поднял его против царя. К нам скоро присоединятся и многие другие. Вот теперь пусть твой царь удержится на троне. Он скоро увидит, смогут или нет руки слепого мстителя поколебать его могущество.

— Этим вы отомстите только своему народу, а не царю, — заметил опечаленный князь.

— Нет, мы отомстим только царю.

— Царя вам не победить. Он идет с воинственным егерским войском и, несомненно, разобьет Цлик-Амрама. Он истребит его войско, которое, к сожалению, состоит также из армян… Может быть, убьет и твоего сына Давида, союзника Амрама.

— Нет! Правосудный господь не допустит этого! Я это предчувствую, и ты увидишь, что на этот раз десница божия покарает его…

11. Слепой глаз простит, но слепое сердце — никогда