Гёте. Жизнь как произведение искусства

Гёте и в самом деле был гением. Его гениальность признавали, хотя бы даже неохотно. Более того, им гордились перед зарубежьем. «Все, что я у Вас читал, – пишет Гёте Кристиан Фридрих Даниель Шубарт, – восхищает меня и наполняет мое сердце благородной гордостью за то, что мы можем противопоставить зарубежью человека, которого у них нет и в их добровольном окостенении никогда не будет»[464].

Что касается самого Гёте, то его этот ошеломительный успех напугал. В душевном волнении он написал роман, не предполагая, что он вызовет такое волнение в читательской среде. Неприятным последствием стало и то, что отныне основная масса читателей видела в нем – причем едва ли не до самой его смерти – исключительно автора «Вертера». Даже Наполеон во время их встречи в Эрфурте в 1808 году заведет разговор об этом романе, который, как он уверял, он прочел семь раз. В стихотворении «К Вертеру» 1824 года, а именно в строке «Тебе – уйти, мне – жить на долю пало»[465] проскальзывает невольная ирония, ибо Вертер и в самом деле не хотел уходить. Гёте просто-напросто не мог избавиться от своего раннего гениального творения.

Немало хлопот доставляло ему и назойливое любопытство некоторых читателей, воспринимавших «Вертера» как автобиографический роман. Они пытались разгадать, кто послужил прототипом того или иного персонажа, совершали паломничества к могиле Иерузалема, преследовали Кестнера и упрекали Гёте в том, что он еще жив. Гёте предполагал, что роман вызовет живейший интерес к легко узнаваемой фактической подоплеке сюжета. С одной стороны, его это устраивало, с другой – нет. В преддверии выхода романа он пишет Шарлотте: «В ближайшие дни я пришлю к Вам друга, во многом похожего на меня, надеюсь, Вы примете его благосклонно»[466]. С другой стороны, он спешит предупредить и, вероятно, успокоить Кестнера, что в романе тот найдет знакомых героев, к которым, однако, «приляпаны чужие страсти»[467].

Осенью Кестнеры читают роман, и он приводит их в ужас и негодование. В нем «слишком много» всего, «чтобы сюжет не столь откровенно указывал на них»[468], и поэтому им теперь приписывают и выдуманные детали. Лотта возмущена тем, что в романе она отвечает на любовь Вертера взаимностью, а Кестнер чувствует себя оскорбленным, так как его персонаж – Альберт – предстает скучным и бездушным обывателем.

Гёте совершенно подавлен – он признает свою вину: «Но дело сделано, книга сдана, простите меня, если сможете»[469]. Это письмо написано в конце октября 1774 года – Гёте только что отдал роман в печать. В ноябре, когда уже становятся понятны масштабы успеха, Гёте еще раз пишет Кестнеру: «Если бы Вы могли почувствовать хоть тысячную долю того, что значит Вертер для тысячи сердец, Вы бы не стали подсчитывать издержки, которые легли на Ваши плечи!»[470]

Подавленное состояние ушло, совесть больше не мучает Гёте. Наоборот, он теперь сам исподволь упрекает Кестнера в эгоизме: тот-де не хочет замечать, насколько эта история обогатила других людей. «Вертер должен – должен! – быть. Вы его не чувствуете, Вы чувствуете только меня и себя»[471]. Тем самым он дает понять, что Вертер уже стал некой коллективной душой, и он сам, и Кестнеры просто-напросто утратили право собственности на те элементы его характера, которыми они его снабдили. В более позднее издание романа Гёте все же внесет некоторые изменения, чтобы заретушировать сходство и угодить Кестнерам.

«Вертер» оказал сильнейшее воздействие как на читателей, так и на автора. С этого романа и истории его успеха в жизни Гёте начинается новая эпоха.

Глава десятая

Несчастье Корнелии. «Клавиго», неверный. Лафатер и Базедов. «Один пророк, другой пророк, меж них – дитя земное». Летнее путешествие по Рейну. Праздник дружбы. Фридрих Генрих Якоби. Приглашение в Веймар. Лили и Августа, эротический зеркальный кабинет. Две скорости. Путешествие в Швейцарию. Веймар, почти что бегство

В период работы над «Вертером» душу Гёте терзали не только воспоминания о романе в Вецларе и недоговоренности и ссоры в доме Максимилианы Брентано. Он был также крайне взволнован расставанием с сестрой Корнелией, которая в конце 1773 года вышла замуж за Георга Шлоссера и переехала к нему в Южный Баден.

Отношения между Шлоссером и Корнелией завязались летом 1772 года, когда Гёте находился в Вецларе. Он ничего об этом не знал и чрезвычайно удивился, когда по его возвращении его поставили перед фактом. Вслух он ничего не сказал против решения сестры, однако про себя подумал, что «если бы брат был дома, друг вряд ли бы преуспел в такой степени»[472].