Читаем Гете и Шиллер в их переписке полностью

Гете и Шиллер восприняли из античного искусства не какие-нибудь единичные формальные особенности (как это делали, например, французские ложноклассики XVII столетия), а тот основной закон, что всякое художественное произведение должно с ясностью и необходимой полнотой выражать основные черты своего объекта что искусство не должно теряться во множестве деталей, лишь слабо или совсем не связанных с этими существенными чертами, и месте с тем должно выражать эти черты наиболее полно и в правильных соотношениях. Всякая неясность или субъективный произвел в художественной обработке существенных черт действительности являются роковыми для искусства. Из этого основного закона выводится специфический характер отдельных жанров. Своеобразие каждого предмета каждого объекта художественной обработки диктует определенные формы эстетического выражения. Такими типическими формами являются жанры. И чрезвычайно интересно, как на протяжении всей переписки Шиллер и Гете с глубочайшим интересом изучают каждый предмет, который может стать материалом искусства, изучают его для того чтобы установить, какая форма является наилучшим или даже единственно возможным способом адекватного выражения этого предмета. Мы уже указывали, что разделение жанров проводится у Гете и Шиллера чрезвычайно последовательно, но без всякой механической резкости. В этом отношении весьма показательна критика, которой Шиллер подвергает трагедии итальянского поэта Альфиери. Для Шиллера задача искусства не сводится к абстрактному извлечению существенных моментов содержания, даже в том случае, если при этом соблюдаются законы соответствующего художественного жанра. Шиллер и Гете понимали это извлечение существенного в духе греческого искусства, а не в духе позднейшего классицизма, то есть понимали задачу искусства реалистически и порицали абстрактную стилизацию. Шиллер говорит об Альфиери:

"Во всяком случае, я должен признать за ним одну заслугу, в, которой, правда, содержится также и определенный порок. Он умеет указать кому-либо на предмет, годный для поэзии, и пробудить желание его обработать: это, конечно доказательство, что сам он не смог его удовлетворить, но в то же время и знак того, что ему удалось его счастливо извлечь из прозы и истории".

Интерес к теории жанров связан у Гете и Шиллера с углубленным изучением поэтики Аристотеля. Шиллер ясно высказывает секрет этого обращения к Аристотелю, говоря о двух опасностях, угрожающих искусству новейшего времени:

"Аристотель — настоящий загробный судья — для всех, кто рабски привержен к внешней форме или кто отвергает всякую форму" (стр. 107).

И он хвалит Аристотеля за то, что тот усматривает центральную проблему поэзии в фабуле, в определённой связи событий.

Работая над "Валленштейном", Шиллер следующим образом излагает результаты своих размышлений над этой проблемой:

"Чем больше я размышляю над моими собственными занятиями и над греческим пониманием трагедии, тем больше я нахожу, что весь cardo rei (главный момент) В искусстве заключается в том, чтобы изобрести поэтическую фабулу. Человек нового мира напряжен но и боязливо бьется над вещами случайными и второстепенными и из-за стремления возможно больше приблизиться к действительности: перегружает себя бессодержательным и незначительным и оттого рискует упустить глубоко лежащую истину, в которой, собственно, сосредоточено все поэтическое. Он хотел бы в точности воспроизвести действительный случай и не соображает, что поэтическое изображение именно потому никак не может совпасть с действительностью, что оно абсолютно правдиво" (стр. 99).

Гете и Шиллер в своей Совместной работе очень строго придерживались этого основного требования: ставить во главу угла фабулу, действие — в эпической и драматической поэзии. Это видно, например, из той критики, которой Шиллер подвергает один из эпических проектов Гете — "Охота" (позднее, в старости, Гете сделал из этого материала свою "Новеллу"):

"Ожидаю вашего плана с большим нетерпением. Некоторые опасения внушает мне то, что у Гумбольдта получилось то же впечатление, несмотря на то, что мы об этом раньше не разговаривали. По его мнению, план страдает отсутствием индивидуального эпического действия. Когда вы мне впервые говорили о своем плане, я все время ожидал настоящего действия; все, что вы мне рассказывали, казалось мне лишь преддверием и полем для такого действия, развивающегося между отдельными основными фигурами, и вот, когда я решил, что тут-то и начнется действие, вы закончили" (стр. 104).

Здесь содержится в зародыше уничтожающая критика той литературной манеры, которая особенное распространение приобрела уже в эпоху идейного упадка буржуазной культуры. Все это попадает не в, бровь, а в глаз, тем литераторам, которые полагают, что при помощи изображения среды " описания происшествий, этой среде присущих, можно избежать разработки действительно индивидуальной фабулы, которая именно в этой своей индивидуальности наилучшим образом выражает типические проблемы данного содержания.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология