Гэсэр

Благородный Сэгэн-Сэбдэг,
Что владел Срединной страной,
Со своей почтенной женой
Так воспитывали царевну:
На нее, как на солнце, смотрели,
Самым теплым теплом колыбели
Согревали Сэсэг-Ногон,
На руках царевну качали,
К подбородку ее подняв,
На коленях ее держали,
Охраняли, чтобы печали
И тревоги над ней не повеяли,
Так растили ее, так лелеяли,
Чтобы к ней не пристала грязь,
Чтобы пыль над ней не взвилась,
Что при конском вздымается топоте,
Чтоб не выпачкалась она
Ни в грязи, ни в песке, ни в копоти…
Есть у нас поговорка одна:
«С колыбели отважен мальчонок,
А девчонка красива с пеленок».
Как царевне исполнился год,
Начала розоветь, как восход,
И румянцем живым наливаться;
Как второй исполнился год,
Начала лепетать-смеяться;
Как ей семь исполнилось лет,
Расцвела, как весенний цвет,
Стала звонко петь-заливаться;
Как ей восемь исполнилось лет,
Стала в пляске плыть-изгибаться;
Как ей стало десять без малости,
Позабыла детские шалости,
За хозяйством стала приглядывать,
Ко всему свои руки прикладывать,
Золотой разгораясь зарею,
Молодой наслаждаясь порою.

Ей работа казалась забавой:
Указательный палец правый
Подружился-сроднился с наперстком,
С левым глазом сдружилась иголка.
Из кусочка тонкого шелка,—
Ткань была, как ладонь, мала,—
Десять шила она одеяний,
А из тонкой шелковой ткани,
Что не больше пальца была,
Двадцать шила она одеяний —
Для сражений, для славных деяний.

Стала радость дочь доставлять
И Сэсэн-Уган и Сэбдэгу.
Говорили отец и мать,
Что рука к их рукам прибавилась,
Что нога к их ногам прибавилась,
Что помощница-дочь прославилась
И в хозяйстве и в рукоделье,
Что пышнее трава закудрявилась,
Что настало в их доме веселье…

Как чудесный цветок весенний
Средь обычных цветов и растений,
Вырастала Сэсэг-Ногон.
Как подснежник перед весною,
Озаренная новизною,
Расцветала Сэсэг-Ногон.
Расцветала и вырастала,
Несравненной девушкой стала.

Вот идет она и садится,
И движенья так величавы,
Что не могут с нею сравниться
Наливающиеся травы.
Вот встает она и ложится,
И как будто издали слышится,
Что, желая с ней подружиться,
На лужайке трава колышется.

Вот походкою совершенной
По тропе идет-изгибается
И почти тропы не касается,
И тринадцать красок вселенной,
Золотой и благословенной,
Изумляясь, переливаются.
Побежит — и душистая зелень,
Разноцветье долин и расселин,
Мир подлунный, что беспределен,
Заволнуется, заулыбается.

Светом правой щеки просияв,
Затмевает сиянье небесных,
Мощных Западных стран-держав.
Светом левой щеки просияв,
Затмевает сиянье небесных,
Неоглядных Восточных держав.
На сверкающий взглянешь лик —
И рассвета увидишь двойник.
Ты посмотришь на круглую шею —
В восхищенье придешь перед нею,
Скажешь: новый месяц возник.
Ты посмотришь на лоб высокий,
На ее румяные щеки,
На ресницы дивной длины,
На глаза, что черным-черны,
И на косы, что в три обхвата,
И воскликнешь: она — божество,
Что для нашего мира всего
Навсегда драгоценно и свято!
Нет, воскликнешь, она — изваянье,
Излучающее сиянье!
Нет, — горит она белой звездой
Над вселенною молодой!
Нет, — луны и солнца прелестней,
Эта девушка сделалась песней,
И разносится песня широко
По небесным державам Востока,
А для Западных стран и племен
Стала счастьем Сэсэг-Ногон,
Им сияющим издалёка!

Совершенного вида и нрава,
Стала девушка всюду известной,
Как волна, разлилась ее слава
По сверкающей выси небесной,
Над горами и над полями
Загорелась она, как пламя,
Как волшебная песнь, полетела
И земного достигла предела.

Много тысяч небесных бурханов,
От ее красоты поглупев,
Превратились в задир и буянов.
Много тысяч отважных воителей,
Небожителей-повелителей,
Именитых и знатных сыны,
Были вестью возбуждены:
Всех манил их цветок волшебный,
Все друг другу стали враждебны.
Приходил за бурханом бурхан
Из небесных Западных стран,
Шли, красавицу возжелав,
Удальцы из Восточных держав.
Приходили небесные жители —
Их с почетом встречали родители.
Были здесь удалые стрелки
И несметных дружин предводители.
Истомились одни от тоски,
А другие, как дураки,
Сердцу-разуму вопреки
Собирались в кучи и кучки,
В нетерпенье тряслись, как в трясучке.