Герцог

Сначала от ненависти к Вам, потом из неподдельного интереса я стал следить за Вашими публикациями. Недавно меня совершенно очаровала Ваша статья «Экзистенциальная тревога в бессознательном». Это действительно классная работа. Надеюсь, Вас не коробит, что я так запросто говорю с Вами. Я в самом деле ощущаю необычайную раскованность. «На нехоженых дорогах», как чудесно формулирует Уолт Уитмен. «Беглец от жизни, выставляющей себя напоказ…» Ах, это чума: выставляющая себя напоказ жизнь — это настоящая чума! Для всякого неразумного чада Адамова приходит такое время, когда он захочет выставиться перед остальными, и он выставляет свои бзики, корчи и тики, все великолепие своего обожаемого безобразия — скалящиеся зубы, острый нос, безумный выверт мозгов, и в приливе нарциссизма, который он понимает как благодеяние всем нам, он говорит остальным: «Я пришел свидетельствовать. Я пришел служить вам образцом». Одураченный самозванец!.. Так вот: беглец, как говорит Уитмен, от жизни, выставляющей себя напоказ, «внимающий ароматным речам…». Дальше еще один интересный факт. Весной я узнал Вас в Музее первобытного искусства на 54-й улице. У меня прямо ноги отнялись! Попросил Рамону присесть со мной. Я сказал даме, с которой был: «Как бы это не доктор Валдемар Зозо». Оказалось, она Вас тоже знает, и ввела меня в курс: Вы довольно богаты, собираете африканские древности. Ваша дочь исполняет народные песни и прочее. Я осознал, как остро ненавижу Вас. А ведь думал, что давно простил. Интересно, правда? Когда я увидел Вас — в белой сорочке с пластроном, при смокинге, мокрые губы под эдвардианскими усами, косица, приученная накрывать плешь, бесплодное брюшко, обезьяньи ягодицы (элементарно старые!), — я радостно осознал, что ненавижу Вас. Словно и не было этих двадцати двух лет!

Его мысль характерно скакнула в сторону. Он раскрыл замусоленную книжку на чистой странице и в пронизанной ветками тени кишащей гусеницами вишни стал делать наметки для поэмы. Он решил сочинить для Джуни «Насекомую Илиаду». Читать она, правда, не умеет, но, может, Маделин разрешит Асфалтеру брать девочку в Джексон-парк и читать поэму порциями, как будет получать. Лук большой дока в естествознании. Ему тоже будет полезно. Бледнея от заразительной причуды, горбясь, книжку сунув за спину, пока вызревают мысли, Мозес упер в землю карие глаза. Троянцами можно сделать муравьев. Водомерки пусть будут греками. Лук найдет их на том краю лагуны, где стоят глупые кариатиды, и покажет Джун. Итак, водомерки со сверкающими кислородными бусинами на длинных бархатных ножках. Елена станет красавицей осой, старик Приам — цикадой, пьющей из корней сок и выпуклым брюшком трамбующей земляные ходы. Ахиллом же будет жук-рогач с острыми шипами и сокрушительной силой и, однако, обреченный рано умереть, хотя он и полубог. С берега моря он взывал к матери:

Страшно он, плача, вопил, услышала вопль его матерь
В безднах глубокого моря, в чертогах родителя-старца[253].