Герцог-обольститель

Вместо того чтобы сразу свернуть в большую гостиную, как это накануне сделала Оливия, они медленно пошли по коридору в задние комнаты дома.

Везде были зажженные свечи, масса свежесрезанных цветов в дорогих вазах. Воздух был наполнен смешанным ароматом цветов, духов, дорогих сигар и изысканных блюд.

Сэмсон смотрел прямо перед собой, и перед самым входом в зал Оливия слегка сжала его локоть.

Он посмотрел на нее и улыбнулся. Она ответила ему такой же понимающей улыбкой.

Большой зал был освещен сотнями свечей, отражавшихся в высоких зеркалах в простенках между окнами и в золоченых лепных украшениях, покрывавших потолок. Лакеи в красных ливреях разносили подносы с шампанским в высоких бокалах и разнообразные закуски. Оркестр из шести человек сидел на невысоком подиуме, и под его музыку несколько пар танцевали гавот.

– Мы будем танцевать? – спросила она, надеясь на положительный ответ. Ведь когда семья Маркотт их увидит, вечер будет окончен, и начнется драма.

– Подождем, пока оркестр заиграет вальс. Я не люблю танцы и не танцую ничего, кроме вальса. – Он сказал это так тихо, что она едва расслышала.

– Ты не любишь танцевать? – удивилась она.

– Чего я не люблю еще больше, так это оперу, – усмехнулся он. – Точнее, ее безголосых певцов.

– Тогда я не заставлю тебя слушать ни одну, кроме «Волшебной флейты», которую я обожаю.

– Думаю, что мне удастся не заснуть на одном представлении Моцарта. Один акт я, возможно, выдержу.

– Ах, какой же это будет восторг – заставить тебя страдать ради моего удовольствия!

– Ради тебя я готов страдать сколько угодно, Оливия, – сказал он, настороженно оглядывая толпу.

Он произнес эти слова небрежно, как бы походя, но их значение заставило ее сердце затрепетать от счастья. В эту же минуту зазвучал вальс, и Сэмсон пригласил ее танцевать.

Этот вальс напомнил Оливии их танец в Лондоне, когда на ней было это же платье и она смотрела в его темно-карие глаза, но тогда она была на него зла, потому что думала, что он Эдмунд. Сейчас она видела только Сэма.

– Я хочу сказать тебе что-то, чего еще ни разу не говорила, – призналась она.

Он слегка нахмурился, но, против обыкновения, не усмехнулся, не стал ее дразнить и даже не удивился, а совершенно серьезно и пристально на нее посмотрел.

– Говори. – Из-за музыки его почти не было слышно.

– Я знаю тебя почти столько же времени, сколько я знала Эдмунда. – Ее голос слегка дрожал от напряжения. – И могу совершенно искренне сказать, что, если бы вы с Эдмундом стояли рядом, а я не могла бы вас видеть и была с завязанными глазами, я бы узнала тебя в тот же миг, даже не дотрагиваясь до тебя, – от тебя исходит нечто, что я чувствую на расстоянии. Какое-то излучение, что ли...

Когда до него дошел смысл ее слов, лицо его преобразилось от эмоций, и он даже замедлил шаг.

А потом сглотнул и, обхватив ее за талию, прижал к себе так крепко, как только мог, и прижался лбом к ее лбу.

– Оливия...

Этот тихий голос и сорвавшееся с его губ ее имя обволокли ее, словно теплый ветерок. Она закрыла глаза и прошептала:

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – тихо произнес он, улыбнувшись.

Оливия знала, что ничто в ее жизни не сравнится с этим волшебным мгновением, с той радостью, с какой отозвалось в ее душе его признание, вырвавшееся из глубины его сердца. Он обнимал ее в этом прекрасном зале, полном народу, кружил под музыку, казавшуюся ей пением ангелов, а в его глазах она читала обожание.

Ей хотелось немедленно его поцеловать и убежать с ним в какую-нибудь экзотическую страну и никогда не возвращаться, никогда не оглядываться на прошлое, всегда быть только с ним.

Но неожиданно его взгляд скользнул поверх ее головы, и она увидела, как изменилось выражение его лица – улыбка исчезла, челюсти сжались, глаза сузились.

Она тут же поняла, что все вокруг них изменилось. Оркестр продолжал играть, но это уже был не вальс, а те, кто кружился рядом с ними, отступили, сбившись в круг, смотрели на них и перешептывались.

Оливия вдруг представила себе, как они выглядят – неприлично близко, словно двое любовников в своем собственном маленьком мирке.

Она почувствовала, как Сэмсон отпустил ее, даже немного оттолкнул. Его лицо вспыхнуло от смущения и замешательства.

А потом он прошептал:

– Время настало. – И она поняла, что все их заметили.

Драма началась.

Глава 21

Сэмсон почувствовал, как кровь забурлила в венах. Все его чувства мгновенно обострились. Он понял, что настало время для разоблачения.

Он подтолкнул Оливию в сторону, сжав ей напоследок руку.

Он еще не увидел Эдмунда, но заметил, как окружившие его гости смотрят на него, и не потому, что они с Оливией обнимались во время танца.

Наступила тишина, а с ней из толпы выплыла в пышных розовых юбках самая главная злодейка в той ужасной жизни Сэмсона, какой она была до Оливии, – Клодетт. Странно, но Сэмсон ничуть не был удивлен. Она явилась сюда ради удовольствия разоблачить его на глазах у всего общества.

– Сэмсон, – сказала она с улыбкой, но ее глаза светились бешенством.