Герцог и я

Миссис Фезерингтон позеленела, но не произнесла ни слова. Леди Данбери тоже больше ничего не сказала. После недолгого молчания гостья пробормотала что-то насчет того, что должна повидать кузину, и удалилась со всем своим выводком.

Саймон почувствовал значительное облегчение, но в то же время ему было неловко за поведение хозяйки, что он и осмелился высказать ей:

– Не очень-то любезно вы с ней обошлись.

– Да, у миссис Фезерингтон голова набита птичьими перьями[3]. И у дочерей тоже, кроме младшей. Я их всех знаю чуть не с рождения.

Саймон с давних лет позволял себе (вернее, леди Данбери позволяла ему) разговаривать с ней как с другом-ровесником и потому сказал:

– Вы, как и прежде, нетерпимы ко многим людям?

– Да, и нахожу в этом удовольствие для себя и некоторую пользу для них. – Она улыбнулась. – Не для всех, конечно… А ты, кстати, мог бы и сам давно уже подойти к своей старой знакомой.

– К вам было не пробиться, а меня, как только вошел, сразу атаковали. Я никогда не предполагал, что…

– Что так трудно быть герцогом, дружок?.. А, вон идет наконец твой приятель, которого я с полным на то правом могу назвать трусом.

– Вы что-то обо мне сказали? – спросил подошедший Энтони.

– Сказала, что могли бы вырвать друга из цепких рук миссис Фезерингтон.

– Но я, наоборот, наслаждался его растерянностью, – сказал тот. – Пусть прочувствует, как мы тут все страдаем. Красивые и холостые.

– Хм…

С этим междометием, относящимся больше к первому определению, нежели ко второму, леди Данбери величественно удалилась.

– Своеобразная дама, – заметил Энтони, глядя ей вслед. – Не удивлюсь, если именно она издает эту дурацкую газетенку и скрывается под именем Уистлдаун.

– Ты говоришь о скандальном листке со сплетнями?

– Конечно. Пойдем к моим братьям.

Пока они шли, Энтони поинтересовался:

– Ну как, я был прав, когда предупреждал об опасности материнской экспансии?

– Скорее агрессии, – уточнил Саймон. – Но как ты знаешь, меня всегда бесило, если ты оказывался прав, а потому не будем больше об этом.

Энтони рассмеялся:

– Если и теперь ты не станешь признавать моей правоты, я начну сам натравливать на тебя потенциальных невест.

– Только попробуй! Вызову на дуэль. Или просто отравлю, и ты умрешь медленной, мучительной смертью.

Они уже подошли к двум высоким молодым людям с густой гривой, весьма похожим друг на друга и на Энтони.

– Помнишь моих братьев? Это Бенедикт и Колин. Первого ты не можешь не знать еще по Итону. После поступления он месяца три ходил за нами по пятам, как соглядатай.

– Ничего подобного, – возразил тот. – Вам просто очень нравилось опекать меня и показывать свое превосходство.

– А Колина ты скорее всего не знаешь, правда? – продолжал Энтони. – Он был слишком мал, чтобы путаться у нас под ногами. Мы…

– Приятно познакомиться, Саймон, – прервал брата Колин. – Думаю, мы подружимся, хотя бы для того, чтобы вместе защищаться от нападок Энтони.

– Слышите, как заговорил младшенький? – сказал Энтони. – Подумать только – сегодня прибыл из Парижа и уже совсем распустился.

– Я тоже недавно вернулся в Англию, – заметил Саймон.

– В отличие от меня вы повидали много стран, – весело произнес Колин. – Но не знаю, видели ли хотя бы долю того, чем я успел насладиться в Париже всего за пару недель?

В Колине еще много мальчишеского, подумалось Саймону, как и в его сестре Дафне. Он, верно, чуть старше ее. Кстати, почему ее нигде не видно? Неужели сбежала?

И в этот момент Бенедикт спросил:

– А с Дафной вы знакомы? Матушка привезла несчастную тоже на показ.

Пока Саймон раздумывал над ответом, Колин, оглядевшись, воскликнул:

– Вон она! Смотрите…

Дафна стояла возле матери и выглядела действительно не слишком счастливой. Так, во всяком случае, показалось Саймону.

Только сейчас он понял, как точно определил Бенедикт ее положение – она здесь словно экспонат для показа, и распорядитель этого действа – ее мать. Но разве можно сказать, что Дафна похожа на манекен? Она такая живая и самостоятельная! Однако и ей не вырваться из этого круга: старшая из четырех дочерей в большой семье, и мать поступает, как все матери на свете, тем более принадлежащие к так называемому высшему обществу.

Ему стало жаль девушку, он сочувствовал ей, но помочь, увы, ничем не мог.

Бенедикт был другого мнения.

– Нужно выручать сестренку, – заявил он. – Матушка держит ее, как на привязи, возле этого Макклесфилда уже минут десять.

– Бедный малый, – пожалел Энтони собрата по несчастью, тоже холостяка, и, заметив удивленный взгляд Саймона, поспешил добавить: – Нет, не думай, я не считаю, что с нашей сестрой кому-то будет скучно, но просто если уж мама прицепится… Слова не даст никому сказать. Нужно спасать и Дафну, и Макклесфилда.

– Совершенно верно, – подтвердил Колин. – И даже нашу матушку… от нее самой.

Однако Саймон заметил, что при этом никто из братьев не сдвинулся с места ни на дюйм.

– Что же вы стоите? – спросил он.

– Энтони самый старший, – ответил Колин. – На худой конец пускай идет Бенедикт…

– Пойдем все вместе, – решил Энтони, не двигаясь с места.