…Виктория стояла посреди выжженной пустыни, задыхаясь от жара. Пот заливал глаза, тек по спине, глаза резало от невыносимого слепящего солнца, болели обгоревшее плечо и спина. Вокруг, куда ни кинь взгляд, расстилалась белая растрескавшаяся земля, сливаясь на горизонте с блеклым небом. Ни одного дерева, ни одного облака, ни одной травинки. Виктория понимала, что этот пейзаж – плод ее больного воображения и связан с ее нынешним состоянием, но все равно было страшно. Раздался далекий грохот, очень похожий на раскат грома. Она с тоской подняла голову и всмотрелась в небо. На горизонте появилась маленькая тучка, она стремительно росла, и вскоре голубое небо превратилось в черный, клубящийся, постоянно меняющий свое очертание туманный хаос. Сверкнула молния, и на Викторию посыпался крупный ледяной град…
Через несколько часов жар сменился ознобом. Алана колотило так, что он чуть не прикусил язык. Ворон накинул на него несколько одеял, но тот никак не мог согреться. Болели каждая косточка, каждая мышца, каждый нерв. Голова превратилась в барабан, по которому стучал гигантскими палочками злой великан. Алан малодушно мечтал умереть. Забыть все, вернуться в небытие.
– Женщина, раздевайся, – услышал он голос Ворона. – Ляжешь с господином. Будешь греть.
– Н-не н-надо! – Не хочу! От нее воняет! Зира, пусть позовут Зиру. Никого другого не хочу!
Но сказать это вслух сил уже не было. Словно сквозь одеяло, послышался другой голос:
– Он не любит ваших женщин. Они волосатые и плохо пахнут.
Иверт, сукин ты сын! Запомнил же! Да ну вас к черту!
«Вот умру и плакать будете!» – хихикнул внутренний голос, и Алан вновь провалился в беспамятство, едва соображая, что вокруг происходит.
– Я принес травы, которые мы даем детям, когда у них горит тело. – Холодная рука легла на лоб. – Он горит, но его трясет. Как такое может быть, ксен?
– Завари травы, горец.
Кто-то отбросил одеяло и обтер Алана мокрой тряпкой, пахнущей уксусом. От пяток до макушки, осторожно переворачивая тело. Затем его подняли на руки, и голос Ворона приказал:
– Перестели простыни, эти мокрые.
Холодно, как же холодно. Отчего они не зажгут огонь?
Его положили на подушки, и рядом под простынь скользнуло обнаженное тело, сверху упали тяжелые одеяла. Кто-то прижал его к себе спиной, крепко обняв поперек груди.
– Пей! – Голос Иверта, в губы уткнулся тонкий носик чайника. Алан с трудом проглотил почти горячий тягучий горький отвар. – Бешеный Алан, ты меня слышишь?
– Д-да. – озноб никак не хотел отпускать измученное тело.
– Если ты умрешь, не поговорив со мной, я буду пинать твой труп ногами.
– Д-да пошел т-ты.
Очнулся Алан, когда рассвет уже позолотил виднеющиеся в окне ледники. Самочувствие показалось сносным. Если и была температура, то не очень высокая. Стало жарко, и конт попытался сбросить одеяла. Стоп! Чья-то рука лежала поперек живота, Алан чувствовал мужское тело за своей спиной. Э? Черт побери! Это что такое?
– Как вы себя чувствуете, кир Алан? – Шею защекотало чужое дыхание.
Дерьмо! Вам когда-нибудь дышали в шею? Это очень возбуждает. Тело моментально согласилось с этим утверждением.
– Нормально.
Абсолютно нелепая ситуация. Виктория хихикнула, с облегчением понимая, что Алан испуганно сбежал, уступив место женской сущности. Ну и зря. Ей-то как раз лежать, обнявшись с молодым мужчиной, было очень приятно. Приятно, но… неправильно. Даже если в медицинских целях – неправильно! А неправильно было то, что тело отреагировало!
– Ворон, не мог бы ты исчезнуть из моей постели и приказать служанке принести одежду?
– Если вам больше не холодно… – выдохнул в шею парень.
– Мне уже жарко! Исчезни из моей кровати! – гаркнул Алан, понимая, что ему как раз этого и не хочется. Это испугало и вылечило быстрее, чем микстура. Нет, от Виктории в этом теле пора избавляться!
– Как пожелаете.
Ворон выбрался из-под одеяла, и Алан с облегчением увидел, что тот был в коротких облегающих штанах, заменявших местным мужчинам трусы.
– А что, у вас не осуждаются такие… э… моменты? – не сдержал конт любопытства.
– Я с пяти лет живу в мужском обществе, – просто ответил Ворон. А выводы делайте, какие вам хочется. – Наши казармы отапливаются только в сильные морозы. Мы привыкли так согреваться.
Э-э-э… Так – это как? Но вслух задавать этот вопрос конт не стал. Меньше знаешь, крепче спишь. И вообще, это память о развратном двадцать первом веке пытается подогнать все под свои стандарты, а здесь, возможно, никто не придает никакого похабного значения такому методу согревания больного!
– Лежите. Сегодня вам еще нельзя вставать. Я прикажу подать завтрак и заварю травы.
– Завтрак не надо, я не хочу есть. Спасибо, Ворон.
– За что?
– За то, что был мне нянькой. Я это ценю.
– У меня приказ, – безразлично произнес юноша и вышел за дверь.
Вот и пойми этих придурочных Искореняющих! Виктория потерла виски. Еще и проблема раздвоения личности. Черт! Как жить дальше?
«Прекрасно жить, – хихикнул внутренний голос. – Зато теперь тебе не придется мучиться с выбором».
Да уж. Щелк – и я мальчик, еще раз щелк – девочка. Здравствуй, шизофрения!