Герцен

Что писалось в «Прибавлениях» к «Ведомостям»? Сначала редактором была заявлена программа издания, а ко всем членам-корреспондентам статистического комитета и всем, занимающимся статистикой и историей Владимирской губернии, была обращена просьба: предоставлять сведения для составления общих заключений о губернии, в частности, почерпнутые из официальных источников. Особо подчеркивалась важность топографических и статистических сведений о губернском и уездных городах и приводилось краткое «исчисление самонужнейших предметов для составления полной и отчетливой топографии» губернии: 1) о быте народном; 2) об исторических памятниках, предоставляющих обширное поле для их исследований: «вся Владимирская губерния есть огромный памятник Суздальского великокняжества и веков последующих»; 3) о торговле. Четвертый раздел включал «сведения физические»: о климате, почвах, «горнокаменных породах, особенно имеющих технологическую пользу», о растениях, «употребляемых на прямую пользу, врачебную или иную», о животных, обитающих в крае, и пр.

Подводя итог весьма успешному годичному изданию «Прибавлений», Герцен в редакционной заметке давал направление дальнейшего развития неофициальной части «Ведомостей»: «Раскрыть внутреннюю жизнь каждой части нашей родины, привесть в известность быт и средства, дать гласность всем особенностям своего края, даже чрезвычайным происшествиям».

Еще не успев утвердиться в должности, Герцен уже подает формальную просьбу об отпуске в Москву на 29 дней. В ожидании скорой встречи чувства влюбленных все более разгораются. За надеждами следуют страхи и разочарования.

Печальная жизнь Наташи в доме своевольной княгини Хованской готовит ей новые испытания. Если б не ее возмужавший характер, который не мог не проявиться при угрозе ее насильственного замужества, если б не всепоглощающая страсть к своему единственному избраннику, ей бы не выстоять. Окруженная с пятилетнего возраста надменными родственниками, видевшими в ней только сироту, пребывая в зависимости от многочисленных приживалок, компаньонок и прочих нахлебников, стремящихся всячески досадить бесправному существу, молодая девушка не сломилась и готова была вырваться из плена.

Все эти долгие годы, как Пенелопа, ждала она своего странника. От претендентов, сватавшихся к ней, не было отбоя. И вот… Слухи о переводе Александра во Владимир наконец достигли Москвы, и тетка Хованская делает последнее усилие, чтобы пристроить племянницу. Нашелся молодой и вполне образованный, порядочный человек, офицер, возвратившийся с Кавказа. Угроза была слишком очевидна, и Наташа решает «прямо, открыто и просто» сказать ему в письме, что любит другого. Смелое устранение будущего жениха (происходящего из самой добропорядочной семьи) вызвало такой гнев тетки Хованской, что она заперла ее на замок и выставила караул в лице двух горничных. Созванный семейный совет не привел решительно ни к чему. Иван Алексеевич, как всегда, устранился. Сенатор по врожденному мягкосердечию почти встал на ее сторону. В решительной девушке, представшей перед смешавшимся «ареопагом» родственников, трудно было узнать «молчаливую, застенчивую сироту»: «Непоколебимая твердость и безвозвратное решение были видны в спокойном и гордом выражении лица; это было не дитя, а женщина, которая шла защищать свою любовь — мою любовь».

Все драматические события, страстно изложенные в «Былом и думах», часто спрессованные, с понятной хронологической непоследовательностью, приобретают сиюминутность в письмах и протягивают каждодневную нить теперь уже владимирской жизни Герцена. Письма полны восклицаний и преувеличений, как и полагается молодым людям, находящимся в эйфории возвышенной переписки, да еще наделенными литературным даром. Постороннему читать их письма вовсе не зазорно. Ведь сам корреспондент и адресат включал фрагменты переписки в свои мемуары, цитировал ее, писал, что «случайное содержание писем, их легкая непринужденность, их будничные заботы сближают нас с писавшим».

В части третьей «Былого и дум» — «Владимир-на-Клязьме», рассказе о самом счастливом периоде его личной судьбы, действительно не столь много «длинных повествований о внутренней жизни того времени». («Будто можно рассказывать счастье?») После воссоединения влюбленных повествование и вовсе поворачивается «наружной стороной», Герцен говорит больше о быте, обстановке и готов даже просить читателя его мемуаров «дополнить самим, чего недостает, догадаться сердцем».

Через три недели после приезда, 21 января, Герцен пишет Наташе: «Сегодня ночью я очень много думал о будущем. Мы должны соединиться, и очень скоро, я даю сроку год. Нечего на них (Яковлева и Хованскую. — И. Ж.) смотреть».