Герой вечного времени

– Нас неожиданно стали преследовать неизвестные. Было уже три покушения, одно – в Кисловодске, другое в Железноводске, теперь вот здесь…

– О причинах догадываетесь? – торопил следователь.

– Не совсем. Похоже, они меня с кем-то перепутали, называют чужим именем, грозят отомстить за, якобы, поруганную честь сестры одного из преследователей.

В этот момент появился Андрей Белавин. Увидев полицейских и лежащего Стаса, побледнел и дрогнувшим голосом спросил:

– Он жив?

Но в этот момент послышалась сирена, и во двор многоэтажки въехала «скорая помощь». Из машины выскочил врач, который бросил на ходу:

– Что тут у вас?

Полицейский указал на Стаса. Врач пощупал пульс, осторожно повернул пострадавшего вверх лицом, держа руками голову. Под животом пострадавшего растеклась лужа крови. Врач присвистнул:

– Ранен в живот, похоже, ножом, и еще – удар по голове. Ножа в теле нет. Пульс прослушивается. Срочно забираем! Вера! – он выглянул из двери в сторону «скорой», – готовь укол. Всем отойти!

Андрей и полицейский помогли положить тяжёлое тело Станислава на носилки и поднять в машину «скорой». Завыла сирена, машина рванула с места, оставляя у подъезда толпу соседей и набежавших зевак…

В эмпиреях

Моё грядущее в тумане,

Былое полно мук и зла…

Зачем не позже иль не ране

Меня природа создала?

М. Ю. Лермонтов

Говорят, что жизнь не кончается после смерти, есть душа, она перемещается то ли в рай, то ли ещё куда, где всё благолепно, спокойно, размерено.Так ли это? Мы заглянём за завесу этой тайны…

Михаил сидел в шезлонге, устало откинувшись и прикрыв глаза. На чистом небосклоне светило ласковое солнце. Он только что завершил капитальный труд – роман о Кавказской войне, её героях и полководцах, судьбах и сложных отношениях людей, о перенесённых страданиях, обретённых и утраченных надеждах, любви и предательстве. Обо всём том, чем наполнена земная жизнь, столь несовершенная и прекрасная. Работа сложная и, возможно, невыполнимая в прежних условиях, но теперь он располагал в полном объёме любыми материалами, благодаря бесконечной, всеохватывающей базе данных«Информационного поля Вселенной».

Теперь Лермонтов с удовлетворением вспоминал свой труд, в котором любовь и дружба противостоят бесчеловечности происходящего на этой войне, где нет ни побежденных, ни победителей. Это столь же естественно и просто, как и гениально. Он знал обычаи горцев. Один из них – выносить с поля боя погибших соплеменников, рискуя своей жизнью. Чеченцы во все времена бились с врагом, превосходящим их числом и вооружением. И в черновом варианте своего стихотворения Лермонтов оговаривается «…Из ружей вдруг из семисот, Осыпал нас огонь батальный…». Но затем увеличил их количество в чистовом варианте своего произведения до семи тысяч в порыве романтики и азарта первого сражения.

Но что они могли сделать, будь их даже семь тысяч, непрофессиональных бойцов-ополченцев, с «кинжалами наголо» кидавшихся против картечи 14 пушек, гранат и цепей регулярной армии солдат с ружьями и штыками? Следует добавить ещё и то, что и в этом неравном бою чеченцы были верны себе и не нарушали кодекса горской чести: не разили врага острием кинжала в спину, не стреляли из под тишка. Вспомнился яркий пример тому, как чеченец, имея возможность убить одного из двоих, выстрелил не в Лермонтова, оказавшегося к нему спиной, а в его приятеля декабриста В.А Лихарева, который, кстати, захоронен тут же на левом берегу реки Валерик, с остальными русскими солдатами, погибшими в бою.

И с грустью тайной и сердечной

Я думал: жалкий человек,

Чего он хочет… небо ясно,

Под небом места много всем.

Но беспрестанно и напрасно

Один враждует он – зачем…

Лермонтов вспомнил другое своё стихотворение – «Валерик»:

«Ура!» – и смолкло. «Вон кинжалы

В приклады!» – и пошла резня.

И два часа в струях потока

Бой длился. Резались жестоко,

Как звери, молча, с грудью грудь,

Ручей телами запрудили…

Теперь ему были доступны все материалы по этому периоду. Он нашёл о себе высказывание Руфина Ивановича Дорохова, который вспоминал: «Вообще говоря, начальство нашего края хорошо ведёт себя с молодежью, попадающей на Кавказ за какую-нибудь историю, и даже снисходительно обращается с виновными более важными.

Лермонтова берегли по возможности и давали ему отличиться. Стоило попроситься куда, и его желание исполнялось, – но ни несправедливости, ни обиды другим через это не делалось».