Герои расстрельных лет

Танки идут по Праге, Танки идут по правде, Танки идут по ребятам, Которые в танках сидят... "Боюсь записывать, боюсь читать, - сказал он, нервно отшвыривая морскую гальку. - Этого мне никогда не простят... Слушай! - Он приподнялся порывисто: - Посылать телеграмму протеста или не посылать? А?! С одной стороны, пошли-ка они... куда подальше: с другой, - если промолчу, как я взгляну в глаза Зигмунду и Ганзелке: они дали мне телеграмму. Они верят, что я что-то могу сделать... - Он сел, обхватив колени, покачался из стороны в сторону. - По-ло-жение... Слушай, посылать или не посылать?" Я ответил, что нельзя советовать человеку садиться в тюрьму. Это он должен решить сам. За обедом Галя, жена Евтушенко, пожаловалась: "Женька сошел с ума! Сорок рублей истратил на телеграммы...". Но и это были все те же качели. Рисковая игра. Когда спустя некоторое время секретарь ЦК Демичев запретил посылать его за границу ("Вы не разделяете взглядов партии!" - сказал глава идеологической службы), Евтушенко ответил, что разделяет и готов взять свои телеграммы протеста назад... "Турусы и колеса" - пожалуйста! "Полной гибели всерьез" - извините! Спустя некоторое время я увидел Евтушенко в Клубе писателей. За соседним столиком сидели Василий Аксенов и Владимир Максимов. Максимову было худо. Он только что получил приказание явиться к психиатру. Никто не знал, как повернется дело. Боялись худшего... Евтушенко отозвал Аксенова и сказал громко, чтоб зал слышал: "Зачем ты сидишь с этим антисоветчиком?!" Я был бы несправедлив, если б снова не напомнил здесь о стихах поэта, ставших, увы, автобиографическими. "...Танки идут по ребятам, которые в танках сидят...". Как живопись нонконформистов сметали бульдозерами, так поэзию давили танками. Стоило самому глубокому и, возможно, самому талантливому поэту России Олегу Чухонцеву написать о князе Курбском, бежавшем в Литву от царя Ивана Грозного: "Чем же, как не изменой, воздать за тиранство...", стоило появиться этим строчкам в журнале "Юность"151, как едва ли не весь Генеральный штаб Советской Армии пришел в движение. Слава Буденного, "изничтожавшего" Бабеля, видно, не давала покоя, - целая когорта генералов немедля подписала яростное письмо о том, что поэт Олег Чухонцев "призывает молодежь к измене...". Себя они ассоциировали с опричниной Грозного, что ли?.. Олега Чухонцева отбросили от литературы на десять лет, - подобные "психические атаки" генералов, естественно, травмировали и остальных поэтов, в том числе Евгения Евтушенко, который любил и высоко ценил Олега Чухонцева. Евтушенко сердито требовал в стихах: слышать стон и за стеной твоей квартиры, а не только во Вьетнаме. Но... - не заступился ни за Жореса Медведева, заключенного в свое время в психушку, ни за генерала Григоренко, ни за Владимира Буковского. В медицине существует машина, заменяющая больное сердце. На время. Человек и с отключенным сердцем - жив. В поэзии такой машины не придумано. Читатель не прощает бессердечия. Не прощает ханжества. По Москве широко распространились стихи о Евгении Евтушенко, написанные как бы от лица поэта Евгения Долматовского: