— Ах нет, нет, Гордон, увольте, — с улыбкой поспешил отказаться Фримен. — Револьверы и мотоциклы — это ваша специальность, а я для них не создан. Нет! Уж лучше попрощаемся здесь, старина! И, помните, в субботу мы вас ждем. Может быть, вы увидите и еще кой-кого из ваших старых знакомых…
Появление Фримена побудило Гордона искать помощи у матери.
— Отчего бы вам не пригласить Тесс погостить у нас? — сказал он ей хлопотливым субботним утром. — Вам было бы веселее с ней. Всем нам было бы веселее. И вы бы передохнули от полуночных истерик Грэйс.
— Нехорошо говорить так о сестре, Нед, — сказала мать, слегка шокированная.
— Я не хотел ее обидеть!
— Ты слишком нечуток к тому, что волнует Грэйс.
Гордон пожал плечами. — Мне просто жаль ее, — сказал он сочувственным тоном. — Душевные шатания хуже слабоумия.
— Ты прав, Нед. Но Грэйс — женщина, а в нашем мире у женщин свои особые трудности. С этим нужно считаться. Ей не посчастливилось найти свою дорогу в жизни, как находит большинство мужчин. С другой стороны, над ней уже нависает перспектива остаться старой девой — или, во всяком случае, ей так кажется, а это иногда страшит женщину.
Гордон усмехнулся. — Отчего бы ей тогда не посвятить себя религии? Это, пожалуй, было бы для нее лучше всего, — Он внимательно следил за тем, как принимает мать его слова. — В конце концов это правильный выход, единственный выход в подобных случаях. Я даже завидую ей; ведь смирение, покорность, забвение зла, принесение своего «я» в жертву установленной морали — лучший способ успокоить больную совесть, мама. Я вполне могу оценить его действенность и целительную силу. Если бы когда-нибудь мой рассудок сдал и я внутренне потерял себя или утратил способность к самосознанию (что мало вероятно), я тоже мог бы искать спасения в догме. Я тоже! Я тоже! И не только я, но и любой, кто не в силах перенести мысль о своей моральной ответственности за зло, царящее в современном мире. Правда, если бы дошло до этого, у меня оставался бы еще один выход — пустить себе пулю в лоб. Тоже неплохой выход. — И прежде чем мать успела возразить или упрекнуть его за неуместную шутку, он переменил тему, спросив: — Как это получилось, мама, что никто из ваших детей не обзавелся семьей?
Она рассмеялась, и Гордон вдруг почувствовал себя так же, как в детстве, когда его вопросы вызывали у матери смех.
— Так ведь еще не поздно! — с материнской улыбкой сказала она. Но тут же, поняв, что вопрос был задан серьезно, покачала головой и добавила в неподдельном удивлении: — Сама не знаю, Нед. Может быть, это война на вас всех так подействовала.
— Не думаю.
Тут мать вспомнила его слова насчет Тесс, с которых начался разговор, и посмотрела на него откровенно недоумевающим взглядом. Она ждала какого-то объяснения, какого-то намека, который позволил бы ей связать это с последним его вопросом; но он оставался непроницаем.
— Чудак ты, Нед, — сказала она и вдруг рассмеялась добродушно и даже весело. Потом еще раз пристально на него посмотрела и потянулась за своим пальто, готовясь идти в деревню за покупками.
Гордон помог ей одеться. — Так вы напишете Тесс? — До чего тоскливо прозвучали его слова, даже он сам услышал это.
— Непременно напишу! Ты ведь знаешь, как я ее ценю и люблю. Но ты думаешь, она сможет приехать? А ее работа?
— Местные отцы города уже стараются выжить ее с этой работы, — сказал он весело. — Вы во всяком случае напишите. Мне хочется, чтобы она приехала.
— Сегодня же напишу, — пообещала она. — Да, кстати, Нед: ты разве не поедешь к мистеру Фримену повидать своих арабских друзей? Ведь, кажется, он звал тебя на сегодня?
— Да, на сегодня. И я поеду. Разумеется, я поеду.
Они разошлись, и каждый втихомолку улыбался, догадываясь, какие надежды связывает с приездом Тесс другой.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Когда впереди открылась романтическая тенистая аллея, ведущая к дому Фримена, Гордон приглушил мотор. Он затормозил перед белоснежным фасадом дома и, любуясь величавой стройностью его георгианских колонн, подумал: «Все на доходы от бекона! И как только Фримен терпит эту подлинную и совершенную красоту?» Он оставил мотоцикл в сторонке среди кустов, чтобы не портить прекрасного вида, и никем не замеченный поднялся по ступеням крыльца. Старинный колокольчик залился веселым звоном, когда он дернул ручку. Экономка распахнула тяжелую полированную дверь, и Гордон вступил в дом — небольшая складная фигура, картинно закутанная в желтый арабский плащ.
Фримен, вышедший навстречу, в первое мгновение не узнал гостя. Но тотчас же воскликнул с удивленной улыбкой:
— Ба, ба! Да это же араб Гордон!