Герой по найму (СИ)

Игги глубоко вздохнул, собрался с силами и потянулся к ящику стола. Выбора не оставалось. Не зря же вчера интуиция привела его спать не в спальню, а сюда, на первый этаж, в контору, чему он был крайне поражен, открыв с утра глаза. Вместо привычного домашнего хаоса второго этажа — хаос конторский, полузабытый: запыленный стол, заваленный нераспечатанными с прошлого года письмами и счетами, пара стеллажей, заставленных солидными на вид толстенными папками*, два кресла для посетителей с сильно продавленными сиденьями, старое зеркало на стене, да самозатачивающийся меч-кладенец — подарок одного из давних клиентов. Мечом хорошо было рубить дрова зимой.

*Внутри в лучшем случае находилось пара берестяных свитков, заполненных корявым почерком самого Джубы.

Большая вывеска на доме, когда-то нарисованная яркими несмываемыми заморскими красками*, гордо гласила: «Игги Джуба и Ко. Трiдѣвятозѣмѣльное Товарiщество 'Подвигъ за Дѣньги»«. С вызывающей припиской снизу: 'Бѣрѣмся за любые заказъ!». Вывеску эту Игги заказал еще во времена своей молодости, когда был уверен в собственных силах и полон безосновательного оптимизма относительно светлого будущего. Правда, с тех пор взгляды его кардинально изменились. Никаких «и Ко» у него не имелось. Джуба был один, как перст, но наличие таинственных компаньонов внушало больше уважения к товариществу у потенциальных клиентов. А уже через месяц после покраски оказалось, что время и дождь смывают все.

Джуба мимоходом глянул в зеркало. На него в ответ глянул человек, которого Игги временами не узнавал. То есть он сам. Лет тридцати, среднего роста, крепкого телосложения, темноволосый и кареглазый, с суровыми бровями, бородой и усами, и с явной ленцой во взгляде, одетый по-простому в порты, нательную рубаху, да поверх кафтан зеленого цвета, на ногах — мягкие сапожки. Ну и пояс широкий, в две ладони. В общем, свой парень, в доску! Но при этом было в нем нечто такое, что заставляло случайных людей обходить его стороной, а неслучайных — обращаться лишь в самой крайней нужде. Может, играл роль взгляд — хищный, как у лесного зверя, оценивающий. А, может, общее ощущение опасности. Не как от змеи, когда опасность сравни омерзению, а, скорее, как от пантеры или рыси. Чувствовалось, что этот добряк убьет, не задумываясь. Впрочем, тут люди ошибались. Игги всегда задумывался, когда убивал, но после. До и во время было совершенно некогда. И добряком он не был.

Свое настоящее имя Сигизмунд, Джуба не любил, и с детства сократил его до Игги, а потом уже настолько привык, что редко вспоминал о том, как его зовут на самом деле.

Вообще, раньше все казалось проще. Бартоломей, отец Игги, которому он и был обязан своим необычным для этих мест именем, прибыл в Тридевятоземелье из неведомого далека. Откуда точно, было неизвестно — ни сам отец, ни мать никогда не упоминали об этом вслух. Отец был знаменит своими безумными выходками по всему царству. Он не ценил ни свою жизнь, ни чужую. Впрочем, чужую он не ценил чуть больше.

За какие-то десять лет своего пребывания в Тридевятоземелье он дослужился до десятника отборной царской дружины, что говорило само за себя. В боевую дружину трусов не брали, но отец Игги, даже по местным меркам слыл неудержимым смельчаком. О его приключениях до сих пор рассказывали в харчевнях, правда, не столько восхищаясь, сколько предостерегая молодежь от подобных безрассудств.

Жену себе он завоевал с великим трудом. Дед Игги, давно уже лежавший в земле, в свое время никак не хотел отдавать единственную дочь за безродного чужеземца, пусть и занявшего немалый пост*, но совершенно не обремененного состоянием. Но Бартоломей привык добиваться своего. Он выкрал девицу и тут же обрюхатил ее. Опасаясь позора, быстро сыграли скромную свадьбу, и в положенный срок родился и маленький Игги.

*Царский десятник мог претендовать на пенсию по истечении всего лишь пятидесяти лет службы, и вдобавок получал казенный двухэтажный терем. Вот только за всю историю царства ни один десятник еще не сумел дожить до этого счастливого дня.

А через несколько лет отец совершил роковую ошибку: уйдя из дружины, он отправился воплощать очередной безумный прожект, вознамерившись отыскать сокровища древних чатлахов, да так и сгинул безвестно, когда самому Игги было годиков шесть. О сокровищах ходили разнообразные слухи на которые нисколько не влиял тот факт, что немногочисленные историки Тридевятоземелья до сих пор не могли сойтись в едином мнении: существовали ли древние чатлахи в принципе или нет.