Геродот

«Бедность в Элладе существовала с незапамятных времен, тогда как доблесть приобретена врожденной мудростью и суровыми законами. И этой-то доблестью Эллада спасается от бедности и тирании. Я воздаю, конечно, хвалу всем эллинам, живущим в дорийских областях. Однако то, что я хочу теперь тебе поведать, относится не ко всем им, но только к лакедемонянам[8]. Прежде всего они никогда не примут твоих условий, которые несут Элладе рабство. Затем они будут сражаться с тобой, даже если все прочие эллины перейдут на твою сторону… Они свободны, но не во всех отношениях. Есть у них владыка — это закон, которого они страшатся гораздо больше, чем твой народ тебя. Веление закона всегда одно и то же: закон запрещает в битве бежать перед любой военной силой врага, но велит, оставаясь в строю, одолеть или самим погибнуть».

В другом эпизоде (VII. 134–137) речь идет также о спартанцах, Сперфии и Булисе, посланных в Персию в буквальном смысле на гибель. Предыстория этого решения такова. В Спарте, как и в Афинах, были убиты персидские послы, прибывшие требовать покорности. Через некоторое время, однако, жители Спарты, отличавшиеся искренней религиозностью и благочестием, забеспокоились, понимая, что совершено очень нечестивое деяние, которое может навлечь гнев богов. На народном собрании было решено: кто-то из граждан должен стать искупительной жертвой и тем снять грех со всей общины. Двое названных спартанцев, хотя сами не были ни в чем виновны, вызвались добровольно, и их отправили к владыке персов. В пути они повстречали персидского полководца Гидарна. Тот отнесся к ним дружески, пригласил в гости и за обедом спросил: почему же спартанцы так решительно не хотят подчиниться «великому царю»? Тот умеет ценить доблесть, и под его властью не так уж плохо живется. Греки ответили: «Гидарн! Твой совет, кажется, не со всех сторон одинаково хорошо обдуман. Ведь ты даешь его нам, имея опыт лишь в одном; в другом же у тебя его нет. Тебе прекрасно известно, что значит быть рабом, а о том, что такое свобода — сладка ли она или горька, — ты ничего не знаешь. Если бы тебе пришлось отведать свободы, то, пожалуй, ты дал бы нам совет сражаться за нее не только копьем, но и секирой».

Наконец Сперфий и Булис прибыли в Сузы, но и там они вели себя совсем не так, как привыкли подданные Ксеркса. Спартанцы предстали пред царскими очами. По обычаю положено было пасть ниц и поклониться царю до земли. «Однако они наотрез отказались, даже если их поставят на голову. Ведь, по их словам, не в обычае у них падать ниц и поклоняться человеку, и пришли сюда они не ради этого, а по другой причине». Погибнуть спартанцы были готовы, а встать на колени перед всесильным Ксерксом — не согласны! Тут же они и изложили ему цель своего визита: быть казненными в ответ на убийство послов. К чести персидского владыки, он в этой ситуации проявил великодушие — не причинив Сперфию и Булису зла, объявил, что снимает тяготеющую над ними вину, и отпустил на родину.

Оба случая, как считают, сочинены самим Геродотом. Но столь категорично это нельзя утверждать, поскольку и Демарат, и Сперфий с Булисом — реальные исторические лица, и в Персии они действительно были. Другой вопрос, откуда Геродоту могло стать известно, о чем именно говорили Демарат с Ксерксом или два спартанца с Гидарном.

Содержание описанных бесед историк явно домыслил «от себя», а значит, устами этих греков озвучил собственную позицию.

Суть же этой позиции, как видим, такова: главное отличие варваров от эллинов в том, что все они — даже знатные, богатые, доблестные — живут в условиях постоянного рабства, находятся всецело во власти царя, обязаны подчиняться и терпеть любой его произвол (его описания нередки в труде «Отца истории»). А мир эллинов — это мир свободы и закона. Людям Востока чуждо и то и другое; именно потому они — не просто иные по сравнению с греками, а представляют собой настоящую противоположность им. Так считал Геродот, так считали и его современники, прочие жители эллинского мира, проводя грань между двумя «культурными мирами», на которые, по их мнению, разделялась вся обитаемая земля, именно по этой линии: свобода и закон — рабство и произвол.

То, что в «Истории» Геродота и Демарат, и Сперфий с Булисом говорят конкретно об одном греческом полисе — своей родине, Спарте, — пожалуй, не имеет принципиального значения. Имеются в виду, конечно, все греки. Спарта, судя по всему, взята здесь просто как наиболее полное воплощение «эллинского» духа — так же, как Персия выступает наиболее полным воплощением духа «варварского».

Глава первая Родина, большая и малая

Потомки Девкалиона

Геродот был греком, но не из Греции в узком смысле слова — страны на юге Балканского полуострова. Балканскую Грецию именуют также «старой Грецией»; это — колыбель древнегреческой цивилизации.