Георгий Данелия

«— Сейчас потанцевать бы, — сказала девушка очень просто.

— Рано еще, — сказал Володя, лишь бы что-нибудь сказать.

— Это не важно, не в этом дело.

— А ты что, улетаешь? — Ему хотелось, чтобы разговор не был уж совсем односторонним.

— Встречаю мужа.

— Ну да — мужа? — Он не поверил.

— Мужа.

— У тебя муж есть?

— Угу.

— Счастливые люди, кого встречают, — сказал Володя.

— Женишься — и тебя будут встречать.

— Где уж тут жениться, когда все девушки уже разобраны.

— Ну что ты! Нас же в два раза больше. По переписи.

— Это для утешения говорят. Утешают таких, как я. — Он помолчал. — В общем, у вас все хорошо?

— Очень хорошо.

— Но ведь так не бывает, — серьезно сказал он.

— А вот бывает! — Она улыбнулась.

Улыбка у нее счастливая. Действительно счастливая».

Взаимодополняют друг друга сценарные и экранные свидетельства того, как выглядела Москва-1963 в целом и в частностях. Вот несколько характерных описательных фрагментов сценария:

«Утренние газеты штурмом брали город. Эскалатор метро белел от них.

Читали стоя на платформе, закрыв лицо развернутым хрустящим листом. В проносящихся поездах с ходу мелькали мимо те же белые листы».

«В просторной приемной райвоенкомата висели плакаты. Плакаты обучали, как надо действовать при атомном нападении. На них с легкой руки неизвестного художника все получалось просто, они обнадеживали и вселяли уверенность, что в конце концов все не так уж страшно и можно спастись, если знать предлагаемые на плакатах средства».

«В городе наступает вечер, теплый, летний. Вспыхивают фонари и рекламы на улицах. Над крышей „Известий“ побежали, складываясь в слова, яркие буквы. В Лужниках, в шуме трибун, аплодисментах и криках, зажигаются мощные прожекторы, освещая размеченное поле, мяч в игре.

А рядом, на Москве-реке, замелькали по воде огоньки речных трамваев, осветился сразу пролет метромоста, шары, фонари набережной, какие-то огни на мачте, проплывающей мимо баржи, и впереди медленно вращающееся колесо обозрения в Парке культуры…»

Действительно, сплошная лирика — что в урбанистических пейзажах, что в романтических диалогах («— Саш, а давай лодку купим. Сто рублей. Возьмем отпуск, сядем в лодку и поплывем к Черному морю. — Куда это я поплыву? Мне же в армию нужно. — А после армии? Поплывем? — Вот после армии и купим»). Если бы в кадр вообще не попадали люди старше двадцати пяти лет, более бесконфликтного фильма нельзя было бы себе и представить. Однако в картине активно действуют и взрослые, но не все такие же хорошие, как Колины мама и бабушка.

Кинокритик Денис Горелов сформулировал суть подспудной конфликтности, содержащейся в фильме, следующим образом: «50-е прошли под игом старших, которые учили, наставляли и трахали мозг — а к 60-м сникли и только неубедительно скандалили. В метро („Очень умный, да? Ты смотри, как бы тебе кто-нибудь вскорости не дал бы по шее!“). На проспекте („А ты кто такой? Раз копаем — значит, надо, понял?“). В парке („Скажи, рисовал лошадь? Рисовал лошадь, говори!“). На прудах („Вы пройдите в больницу. Собаку — на живодерку. А хозяйку — под суд“). Но они сами уже чуяли, что остаточные пережитки, и задирались неумело. В войну и после в мире случился беби-бум, прирост населения достиг африканских размахов, и к 60-м подросшая молодежь оказалась в уникальном большинстве».

Самых скандальных — и самых запоминающихся — взрослых персонажей сыграли Ролан Быков и Владимир Басов. Первый столь истово комиковал (особенно в сцене в отделении милиции), что игравшие с ним в одном кадре Михалков и Локтев буквально давились от смеха — на экране это видно. Второй же попал в фильм почти случайно. Изначально на роль резонера-полотера был приглашен актер Московского театра миниатюр Рудольф Рудин — будущий пан Гималайский в «Кабачке „13 стульев“». В большом кино Рудину тотально не везло — не пофартило и с фильмом Данелии: актер внезапно заболел — и Георгий Николаевич срочно принялся искать ему замену.

Идеальный заменитель нашелся в соседнем павильоне — это был режиссер Владимир Басов, в то время снимавший свой фильм «Тишина». До той поры Басов, чье выразительное лицо скоро запомнит каждый советский человек, фактически не актерствовал — лишь мимолетно появлялся в кадре собственных постановок, как делали большинство советских режиссеров, включая Данелию. Так что когда младший коллега обратился к Владимиру Павловичу с просьбой сыграть эпизод, Басов очень удивился и стал отнекиваться: какой уж, дескать, из меня актер… Но Данелия, знавший Басова как прекрасного рассказчика, настоял на своем — и так страна получила одного из лучших киноэпизодников на ближайшую четверть века.

Эпизод с полотером отсутствует в литературном сценарии, но является едва ли не самым искрометным во всем фильме. Не откажем себе в удовольствии воспроизвести его на этих страницах:

«Полотер. А ты слышал: „Если можешь не писать, не пиши“?

Володя. Я могу и не писать. А вам что — не понравилось?

Полотер. Нравятся девочки. А литература — это искусство. О чем рассказ-то?

Володя. Ну, в общем, о хороших людях…