Кружилин пояснил, что кокос уцелел, к тому же был не совсем свежий; рассказал и про дедушку, обучавшего пролетариев Африки секретам стахановских методов и тонкостям социалистического соревнования.
— Лишь того, кто любит труд, негром в Африку возьмут, — глубокомысленно заключил Дикобраз. — Интересно, есть тут продмаг поблизости?
3. Смело, товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе
Телевидение Егор не любил. Развлекательные программы его не развлекали, ужастики не пугали, комедии не смешили… Смешили, правда, боевики со стрельбой, драками и погонями, но их тоже смотреть не хотелось.
Так и остались бы новости да хроника городских происшествий единственными программами, признанными годными к употреблению. Но как-то натолкнулся на кабельный ретроканал, сутки напролет крутящий старые фильмы. Цветные показывали редко, один-два за день, а в основном черно-белые, отечественные, первой половины прошлого века. Раз посмотрел, два и как-то незаметно подсел на это дело.
Так вот, среди тех древностей зачастую попадались фильмы о мужественных революционерах, боровшихся за счастье всем сразу и даром. А с ними, в свою очередь, боролось охранное отделение. Боролось методами, способными вызвать в наши дни лишь умиление…
Наружным наблюдением, сиречь слежкой, в старых фильмах занимались шпики, они же филеры. Наивные такие ребята — все как на подбор с бегающим вороватым взглядом, с усиками, все в котелках, все с тросточками, прямо-таки униформа какая-то, только на груди большой нашивки «ФИЛЕР» не хватает… Естественно, бравые революционеры опознавали шпиков с первого взгляда и дурили их, как хотели. Славные были времена… Жаль, что прошли.
Но Егору отчего-то казалось, что из объективов камер на него пялятся именно такие филеры… Черно-белые. В котелках. С усиками.
…На Сенной проходил очередной митинг, круглосуточный и бессрочный. В защиту кого или против чего митинговали, Егор не знал. Большинство митингующих, наверное, тоже. Да и какая разница? Митинги давно стали обыденностью и играли роль деревенской завалинки. Потусоваться, людей посмотреть, себя показать, со знакомыми пообщаться, бесплатный концерт послушать, угоститься кофе с бутербродами от щедрот устроителей, а затем и рюмочкой чего-нибудь покрепче в кафешке по соседству… И при том ощущать себя человеком с активной гражданской позицией. Борцом, можно сказать, окрепшим духом в борьбе. А против кого или за что нынче объявлена борьба, не так уж важно.
Вечером он оторвался бы в толпе легко и просто. Но поутру митингующих было негусто. Два усиленных патруля на двух концах площади откровенно скучали. Их автозаки смотрелись ненужными и инородными.
Парень в черной кожанке — то ли не по годам лысый, то ли наголо обритый — выкрикивал с эстрады короткие рубленые фразы. Почему-то в мегафон выкрикивал, хотя рядом стояли нормальные микрофоны. Свою речь лысо-бритый подкреплял энергичными жестами и вообще пытался, как умел, завести немногочисленную публику.
Публика реагировала вяло. Десятка два слушателей у эстрады нестройным хором откликались на призывы, что-то кричали в ответ. Остальные бесцельно слонялись по Сенной, сбивались в маленькие кучки у лотков с кофе и бутербродами.
Егор не вслушивался в речевки брито-лысого. Неспешно двинулся по площади, влился в броуновское движение, хотя прекрасно понимал: от наблюдения при здешнем малолюдье избавиться не удастся…
Подошел к лотку, где народ роился чуть гуще, чем у остальных. Бесполезно… Объектив камеры совсем рядом, пялится вороватым взглядом усатого филера…
Надо искать другой вариант. Имелась неподалеку большая мертвая зона в проходном дворе, но соваться туда под плотным наблюдением не хотелось… Оторвется, но пару отличных мест таким образом Егор уже спалил и там сейчас красуются новенькие камеры.
Пока он раздумывал, у лысого на эстраде иссяк запас речевок. Он выкрикнул что-то прощальное и свалил вместе со своим обслюнявленным мегафоном.
Еще один оратор? Или концертный номер?
Повезло. Следующим шло выступление фемусек. Что внушало надежду…
Группа оказалась из новых, наплодившихся. На приличную студийную фонограмму девчонки не заработали, выступали с живым звуком. Звук оказался поганейшего качества, громадные динамики безбожно искажали что высокие частоты, что низкие. Ни слова не разобрать. Да и не стоило оно того, наверное… Известно, какие из фемусек стихотворцы. Такие же примерно, как певицы.
Броуновское движение на площади приобрело более упорядоченный вид, народ потянулся к эстраде. Потянулся и Егор. Хоть и жиденькая, но все же толпа собирается.
Семеро девчонок в балаклавах били по струнам электрогитар, выкрикивали что-то не мелодичное. И танцевали — если счесть танцем высокое задирание ног, обтянутых разноцветными лосинами.
Торсы у фемусек, разумеется, оказались полностью обнажены, хотя на улице было градусов десять-двенадцать, не больше. Короче, в царство свободы дорогу грудью проложим себе… Если не отморозим ее раньше.
Цель благая, но вот средство для ее достижения подкачало.