Читаем Георг - Синяя Птица (Приемный сын ирокезов) полностью

Единственным связным между ними был преданный Шнапп, который днем сопровождал отца на охоте, а по ночам спал у Синей Птицы. Мальчик прижимался к шкуре четвероногого друга, точно хотел срастись с этим последним живым кусочком своей "родины". И когда Шнапп лизал лицо, мальчик обнимал пса и что-то долго-долго шептал ему. И Шнапп ворчал так успокаивающе, точно они всего-навсего возвращались с охоты в дом Черепах.

И река Оленьи Глаза была верна юноше: она бежала рядом с ним.

На третий день пути показался Луговой берег. Показался и исчез поселок Тускаравас. Наконец отряд, через леса и болота, свернул прямо на восток к Огайо.

Слишком быстро проходили для юноши дни этого затянувшегося похода, который он так хотел бы продлить до бесконечности. Синяя Птица знал, что самое позднее у форта Дюкен все "родители" индейцы, а значит и его отец Малый Медведь, должны будут оставить детей и вернуться назад.

Форт показался только на семнадцатый день. Теперь он назывался фортом Питт. У крепостных стен по-прежнему теснились дома, а вверх по холмам тянулись поля. Но юноша ничего этого не видел, его глаза застилали слезы.

Отец оставался до самой темноты, и его лицо постепенно скрывали наступающие сумерки. В ушах Синей Птицы еще долго раздавался печальный крик матерей индианок, издалека прощавшихся вместе с Маленьким Медведем со своими белыми детьми.

Еще крепче обнимал юноша четвероногого друга, который к вечеру, как всегда, прибежал к нему и прижался своим теплым боком. Но когда на следующее утро убежал и этот верный друг, юноше стало нестерпимо больно.

Собака с визгом металась. Шнапп не понимал, почему вождь не идет дальше с отрядом. Несколько раз пес возвращался то к юноше, то к вождю, отстававшему от колонны, пробегая все большие и большие расстояния. Наконец кто-то из пограничников прогнал его. И только тогда пес отстал. Оборвалась последняя связь.

Глава 24.

Все дальше и дальше продвигалась колонна по дороге на Рейстоун. Наезженные фургонами колеи сменяли гати - сгнившие стволы, заложенные хворостом. Просека то опускалась по горам среди зеленой стены лесов, минуя форт Лижонье, через Аллеганы в долину Юниаты.

Юношу охватил настоящий ужас перед будущим. Изо всех сил он пытался восстановить в своей памяти образ своих белых родителей, братьев и сестер, своей тетки из Рейстоуна и старый бревенчатый дом. Там был его настоящий отец - Джон, как называла его мать. На этом воспоминания юноши обрывались.

Но вот припомнилось, что однажды, сидя на пороге дома, он видел отца за плугом: высокий мужчина, с развевающимися по ветру волосами, шел позади лошади и с трудом обходил с упряжкой пни на свежевспаханной целине.

Образ матери оживал только в событиях последней ночи, когда мать стояла на лестнице и подавала ему ведра с водой. Обе его сестренки, маленький Питер и старший брат Эндрю оставались расплывчатыми, бестелесными образами. Вспоминались и побои, получаемые за малыша.

Точно леденящий поток обдал юношу, когда ему кто-то сказал:

- Завтра мы будем в Бэдфорде.

- Бэдфорд? Что это такое?

- Поселок на Юниате. Раньше он назывался Рейстоун.

Словно удар обрушился на юношу, как будто земля опрокинулась и стала вертеться в другую сторону. Мир изменился: бывший форт Дюкен стал форт Питт, посредине пути на Юниату вырос новый форт Лижонье, а теперь исчез и старый Рейстоун. И юноше казалось, что вместе с изменением названий изменилась и местность, и высокие палисады, и длинные крыши казарм, и жилые дома.

Однако уже к следующему полудню с высокого холма над Юниатой открылась знакомая картина. По-прежнему от крепостного вала к берегу шел сложенный из бревен, защищенный сверху, удивительный проход-тоннель, по которому солдаты, не боясь обстрела, носили воду в крепость. По-прежнему из многочисленных труб тянулись, растворяясь в воздухе, струйки дыма. По-прежнему жались к крепости жилые дома. Пожалуй, забор стал ниже - или это только показалось юноше? И где же притаились стаи уток - или все это он уже путает с Бобровой рекой?

Фургоны остановились сразу же после нижнего брода через Юниату. Целая толпа людей уже ожидала своих освобожденных родственников. Те, у кого не хватало терпения, кричали и звали детей, ставших индейцами. А дети были еще в мокасинах, легинах и накидках. И на них обрушился неудержимый поток приветствий.

Смущенно стоял Синяя Птица среди этой неразберихи, всматриваясь в сотни незнакомых лиц, и вдруг увидел перед собой стройного молодого мужчину, рассматривающего его. С трудом он догадался, что перед ним, вероятно, брат Эндрю. Его подвел сюда один из пограничников.

- Ну вот тебе Георг Ростэр! - прогудел он дважды.

Эндрю машинально кивнул, точно его заставляли поверить тому, чему просто невозможно поверить. Молодой человек рассматривал возвратившегося: темную кожу на лице, ставшую медно-красной от воздействия медвежьего сала, узел коротких волос на затылке, ожерелье из когтей медведя поверх красной рубашки, кожаные, с бахромой по боковому шву, легины и синюю накидку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза