Генрих Третий. Последний из Валуа

Екатерина Медичи от этого преступления только выиграла. Вновь обретя все свое влияние на сына, она освободила маршала Монморанси и благодаря его посредничеству заключила с гугенотами перемирие на семь месяцев. Это произошло 21 ноября. Протестанты получали все завоеванное ими, получили они и свободу отправления культов; герцогу Алансонскому причиталось 500 000 ливров, чтобы расплатиться с наемниками.

Но казна была пуста. И 2 января 1576 года Жан-Казимир, устав ждать этих денег, вновь перешел к враждебным действиям. Не встретив ни малейшего сопротивления, он дошел до Луары, оставляя позади себя следы кровавой резни.

А 4 февраля король Наваррский бежал из Лувра.

Генрих III никогда не разделял настороженного отношения своей матери к Беарнцу. Он даже любил его за веселый нрав, за острый ум и политическую прозорливость. Когда в июне король тяжело заболел, он сказал королю Наваррскому: «Не позволяй этому проходимцу завладеть короной», имея в виду герцога Алансонского.

Король Наваррский питал к Генриху чувство признательности, но между ними стояло столько врагов!

Во-первых, Екатерина, теща, которая яростно его ненавидела; затем шли фавориты, которым не могло понравиться, что у короля завелся друг в лоне собственной семьи; и конечно, Гиз, не спускавший глаз с вождя партии гугенотов.

Во время королевской охоты Беарнец погнал оленя в направлении к Санлису. Когда все увлеклись этим занятием, он повернул к Вандому. Проезжая через Алансон, Генрих Наваррский принял участие в крещении сына своего врача-гугенота, отрекшись тем самым от католицизма, в который он был насильно обращен после Варфоломеевской ночи. Все ждали, что он присоединится к армии монсеньора, но, хорошо осведомленный, Беарнец укрылся в своем королевстве, где ему была обеспечена полная независимость.

Его положение в партии гугенотов было довольно щекотливым. Формально он возглавлял протестантскую республику, но никакого участия в управлении ею не принимал. Ни совет, ни регулярные ассамблеи кальвинистов не понимали его умеренной линии поведения.

Эта постоянная борьба со своими сторонниками сослужила ему прекрасную службу – он научился править. Надо заметить одну важную деталь: все короли Франции, прекрасно справлявшиеся со своим ремеслом – Людовик XI, Людовик XII, Генрих IV, Людовик XVIII, Людовик-Филипп, – всходили на престол в зрелом возрасте, успев пройти хорошую жизненную школу.

В марте герцог Алансонский собирает значительную армию – 30 000 человек. И пока король собирался призвать швейцарцев, чтобы поставить заслон на пути этой армии, деньги в казне иссякли. Он был вынужден обратиться к парламенту. Первый президент дал 5000 ливров, его коллеги – суммы, пропорциональные стоимости занимаемых ими должностей.

Поразительный парадокс: Париж, эта цитадель католицизма, от которой войска монсеньора не оставили бы камня на камне, возмутился такой либеральностью. Памфлеты, мощное средство общественного воздействия, дружно осудили короля. Отчаявшись, Генрих ударяется в мистицизм, передав бразды правления своей матери.

И Екатерина снова направляется к монсеньору, не забыв взять с собой в это путешествие своих фрейлин, увешанных драгоценностями, тяжелыми, как оружие. Кортеж сопровождает еще одна Цирцея – сама Маргарита, присутствия которой потребовал король.

Надеясь на свои обычные методы, Екатерина полагала, что ее прелестницы сумеют смягчить мятежников, но руководитель коалиции, де Бюсси, отнюдь не был человеком, способным забыть обо всем в объятиях женщины. Монсеньор был очень рад видеть сестру, оказал необыкновенное почтение матери, предоставив своим приближенным вступать в единоборство с фрейлинами Екатерины. Сам же он не предпринял ни малейшей попытки в этом направлении, опасаясь де Бюсси, который зорко следил за ним.

Видя замкнутость короля, Екатерина решила, что ей не удастся подчинить его своей воле. Она хотела, чтобы была признана королевская власть в тех границах, в каких она существовала в 1563 году. Протестанты получали то, чего они так добивались: реабилитации всех жертв Варфоломеевской ночи, полной свободы отправления религиозных культов везде, кроме Парижа, возможность занимать высшие посты в государстве, создание судебных палат, наполовину состоящих из гугенотов.

Подобные уступки спустя всего лишь четыре года после кровавой резни ссорили королевскую власть с католиками и не примиряли с гугенотами. А поскольку король не обладал возможностью навязать свою волю католическому большинству, уступки эти давали повод для ненависти обеих партий.