Генрих Третий. Последний из Валуа

Екатерина лежала больная в Меце, когда ей привезли сведения об этом сражении. От радости она даже вскрикнула. Королева-мать приказала трубить в тысячу труб во славу победителя. На глазах у всех Генрих превращался в Ахилла, в Святого Георгия, тогда как он был просто выносливым и храбрым всадником. Ему отводилась необыкновенная по значительности роль, и Генрих сам уверовал в свой успех – его честолюбие не знало границ. Поэтому он глубоко разочарован невозможностью использовать свое преимущество из-за сильной позиции Колиньи.

Вовсе не собиравшиеся признавать свое поражение, протестанты боролись с удвоенной энергией. Поскольку для того, чтобы солдаты продолжали сражаться, надо было поставить во главе человека, в жилах которого текла бы королевская кровь, Жанна д’Альбре и принцесса Конде отправляют на войну своих сыновей.

Душой протестантской партии оставался по-прежнему адмирал Колиньи.

Тем временем герцог Дё-Пон со своими солдатами шел через Бургундию, сея по пути разрушения, которых Франция не знала со времен Аттилы ¹¹. Таванн хотел направиться навстречу этим ордам, но состояние государственной казны было таково, что он не мог платить жалованья своим наемникам, без чего они отказывались и пальцем шевелить.

Положение было драматичным. Дандело вот-вот должен был соединиться с войсками немецких князей, и посол Испании Алава, сильно напуганный, кричал, что если это произойдет, репутация монсеньора будет безнадежно погублена.

Ничто не могло подстегнуть Екатерину сильнее. Она закладывает во Флоренции свои драгоценности, а в лагерь протестантов засылает ложного перебежчика, у которого при себе таинственный мешочек с каким-то белым порошком. Наемники, которым наконец-то заплачено, приходят в движение, а Дандело 7 мая умирает от странного приступа рвоты.

В письме Фуркево, французскому посланнику в Мадриде, королева-мать позволяет прорваться своей радости. «Эта смерть нас сильно обрадовала», – пишет она. И тут же добавляет, без всякого перехода: «Пришлите мне две дюжины вееров».

Но радость была недолгой – она отступила перед известием, что войска герцога Дё-Пона и адмирала Колиньи соединились. Екатерина поспешно отправляется к войскам и следит за всеми операциями, заражая каждого своей верой в победу. Когда 10 июня Таванн заманил противника в свои сети, Екатерина считала, что ей суждено присутствовать при знаменательной победе. Увы! В последнюю минуту швейцарцы потребовали, чтобы им заплатили, и из-за отсутствия денег все погибло. «Если бы наемники покинули нас, – пишет раздосадованная королева-мать Карлу IX, – я была бы самой счастливой женщиной в мире, а Ваш брат – самым прославленным».

Судьба – судьба ли? – преподносит ей на другой день подарок: герцог Дё-Пон умирает от несварения желудка. Немного успокоенная, она проводит в Сен-Льенаре смотр войскам и возвращается в свой замок.

Меньше чем через неделю после ее отъезда войска Таванна были разбиты у Ларош-Абейль; два полка католической армии были взяты в плен и 25 июня уничтожены до последнего человека. Протестанты тут же захватили Шателеро и Люсиньян, а затем потратили шесть недель на бессмысленную осаду Пуатье.

По мере того, как ширится военная кампания, Генрих все больше и больше проникается сознанием важности отведенной ему роли. Его честолюбие уже не может удовлетвориться ни участием в торжественных парадах под оглушительный барабанный треск, ни расшитой золотом военной формой. Поддавшись влиянию своего любимого друга Дю Гаста, Генрих вознамерился стать вторым лицом в государстве. Дю Гасту хорошо было ведомо коварство двора и то, как быстро там забывают об отсутствующих. Он убеждает монсеньора в необходимости вернуться к придворной жизни, и Генрих просит свою мать и короля перебраться поближе к Луаре, чтобы он мог отчитаться перед ними.

Не колеблясь ни минуты, Екатерина заставляет короля, совет и весь двор перебраться в замок Плесси-ле-Тур, где 28 августа к ним присоединяется Генрих.

На следующий день Генрих пространно рассказывает королю и высшим лицам государства, как он в течение года справлялся с возложенными на него обязанностями, чего ему уже удалось добиться и каковы его планы. Дар красноречия был у него от природы, и Амио помог ему развиться, поэтому его искусно произнесенная речь произвела на всех глубокое впечатление. От ярости король грыз ногти, а кардинал Лотарингский бледнел, опасаясь за будущее своего рода. Екатерина лучилась нежностью. Монсеньора засыпали поздравлениями, и, само собой разумеется, его полномочия были продлены.

В Плесси он задерживается на несколько дней. Несмотря на все успехи, он казался озабоченным. Он боялся получить удар кинжалом в спину в тот момент, когда гасит свечу. Конечно, мать зорко следила за ним, но она сама рисковала оказаться жертвой чьей-то враждебности и была бессильна перед волей короля. Генрих нуждался в слепо преданном союзнике, способном защитить его интересы и его влияние на королеву-мать.

Кому доверить подобную миссию?