Генрих IV

С уверенностью можно утверждать, что в По Генрих д'Альбре был полновластным хозяином и отвел своему зятю второстепенную роль статиста, как будто ожидаемый ребенок будет не Бурбоном, а только Альбре, которому предназначена наваррская корона. Слухи о возможности его второго брака, очевидно, придавали изъявлениям его воли принудительный характер для его окружения, которое опасалось худшего. Поскольку Жанна была крайне обеспокоена этими слухами, отец не без злорадства показал ей «золотую шкатулку», куда он положил свое завещание, а сверху большую золотую цепь, которая могла обвиться вокруг шеи двадцать пять или тридцать раз. Потом добавил: «Она будет твоей, когда ты покажешь мне то, что носишь в чреве. И чтобы ты не произвела на свет плаксу или хилого ребенка, я обещаю отдать тебе все, если во время родов будешь петь песню на беарнском наречии и если я буду при этом присутствовать». В этих словах скрыта явная угроза. Если Жанна родит девочку, «плаксу», следует опасаться, что Генрих д'Альбре станет искать себе другого наследника.

Между полночью и часом ночи с 12 на 13 декабря 1553 г. (а не 14-го, как часто утверждали) начались схватки. «Король, апартаменты которого находились над спальней принцессы, приказал своему камердинеру позвать его в любое время, когда у нее начнутся схватки, даже если он будет крепко спать». В этом нет ничего необычного: рождение престолонаследника должно было происходить в его присутствии и публично, чтобы предотвратить слухи о подмене.

Когда камердинер его известил о начале родов, Генрих д'Альбре спустился к дочери, и Жанна в соответствии с его желанием запела беарнскую песню, которую обычно пели при родах местные женщины, умоляя Деву Марию облегчить их страдания.

Беарнская песня вскоре подействовала: Жанна родила сына. Ликующий дед, как старец Симеон из Нового Завета, взял внука на руки и завернул его в свой халат. «Это ваше, дочь моя, — сказал он, вручая ей шкатулку (однако не отдав ключа от нее, как добавляет рассказчик), — а это мое». И он унес ребенка на верхний этаж в свою спальню, где маленький принц получил свою первую пищу, которая была пищей солдат, — дед натер ему губы долькой чеснока и поднес к его носу чашу с вином. Почуяв его запах, дитя качнуло головкой, и тогда король сказал: «Ты будешь настоящим беарнцем». Создается впечатление, что мы читаем о рождении Гаргантюа. На самом же деле исключительным было то, что король забрал ребенка, остальное было элементарными профилактическими средствами. В По, как и во всем Беарне, в то время свирепствовали инфекционные болезни. Чеснок, «противоядие крестьян», использовался повсеместно для уничтожения болезнетворных микробов, об этом упоминает Монтень. Считалось, что винные пары имеют тот же эффект.

Ребенок всего лишь вдохнул винные пары из чаши деда. Позднейшие рассказчики этим не ограничились: добрый король Генрих с первых минут своей жизни доказал, что он весельчак и любитель выпить. И, конечно же, вино в этой как бы мистической чаше было с виноградников Жюрансона, которыми владел король.

Совершив этот символический обряд завладения младенцем, Генрих д'Альбре спустился в большой зал, где толпились сановники всех рангов, прелаты, синдики и члены городского правления. Он показал им ребенка, потом вышел на балкон главной башни замка и прокричал оттуда радостную весть толпе, собравшейся у крепостной стены. Наваррский король все еще никак не мог забыть саркастические выпады испанцев по поводу рождения его дочери Жанны: «Чудо! Корова отелилась овцой!» — оскорбительный намек на геральдических коров с герба Беарна. Сегодня это оскорбление было смыто рождением внука, который даст отпор потомственному врагу. «Чудо! Моя овца родила льва!».

Крещение принца Вианского

Дед имел большой жизненный опыт, и его забота о ребенке не лишена была оснований. Оказалось, что Жанна не может его кормить, и в поисках подходящего молока ребенка передавали от кормилицы к кормилице. Говорят, их было восемь. Последней оказалась Жанна Фуркад, жена того Жанна Лассанса, который однажды проникнет в Лувр, чтобы пронести корзину с сырами для своего бывшего питомца. Маленького принца поселили у кормилицы на мызе Биллер, находившейся на краю замкового парка между По и Лескаром. Дом — разумеется, в измененном виде — существует до сих пор.