Генрих Гейне

В смысле размеров отдельных пьес «Лирического интермеццо» Гейне следует за поздними романтиками, Вильгельмом Мюллером и Эйхендорфом, давая мастерские однострофные, двух- и трехстрофные лирические фрагменты, написанные в свободных по заполнению такта размерах немецкой народной песни.

Гейне сам признавал влияние, оказанное на него Мюллером, и мужественно констатировал это в письме к Мюллеру. Но, использовав романтическую форму своих предшественников, Гейне сумел дать необычайно много оригинального, своего. Здесь обнаруживается значительно полнее, чем в первой книге стихов, ирония Гейне, характерная для антиромантического изображения действительности.

Да, но и романтики тоже нередко пользовались приемом иронии. Однако ирония Гейне весьма отлична от старой романтической иронии. Она другой социальной категории. Романтическая ирония была свидетельством неприспособленности немецких романтиков к действительности, она именно была приправой к «феодальному вину, добытому из погребов замков и монастырей».

Ирония Гейне - противоядие от романтического пафоса, столь несвойственного эпохе безвременья, отсутствия героев и героизма. Поэтому Гейне строит все внутреннее движение лирической эмоции на противопоставлении, на контрастном переломе настроения, на так называемой «pointe», «обливающей холодным душем сентиментальность, романтико-лирическую грусть».

Своим письмом напрасно
Ты хочешь напугать,
Ты пишешь длинно ужасно,
Что нам пора порвать.

Страниц двенадцать, странно!
И почерк так красив!

И тут следует ироническая концовка, «pointe».

Не пишут так пространно,
Отставку дать решив.

«Лирическому интермеццо» необычайно свойственны переломы стиля и языка. Поэт для достижения своих эффектов пользуется нарочитыми прозаизмами, перебивающими поэтичность речи.

В смысле тематическом сборник стихов развертывает перед читателем историю любви поэта - от первой встречи «в прекраснейшем месяце мае» и вплоть до мрачной сцены самоубийства, конечно, целиком вымышленного. Нет более бесплодного и филистерского занятия, чем устанавливать по этим стихам степень автобиографичности и подлинности переживания Гейне.

Для нас важно одно: история любви Гарри к Амалии сыграла роль в тематическом оформлении его первых лирических стихотворений, но эта роль вовсе не была главнейшей и всепоглощающей. Динамика лирической эмоции Гейне вела его за круг чистой романтики, он рано хотел говорить «трезвым, зрелым языком политического борца».

Прошло немного лет со дня его первых поэтических опытов, но он уже внутренне сильно окреп, он решил преодолеть муки, чисто романтические, вызванные былыми душевными переживаниями, и это преодоление он выразил в заключительном стихотворении «Лирического интермеццо»:

Былые злые песни
Про темную судьбу
Давайте похороним
В большом-большом гробу.

И кое-что намерен
Еще в тот гроб сложить,
Так бочки гейдельбергской
Он больше должен быть.

Давайте колесницу -
Тот гроб везти на ней,
И так, чтоб майнцкого моста
Была она длинней…

К чему такой огромный
Мне гроб? Теперь скажу!
Туда свою любовь я
И боль свою сложу.

Сочувственный прием «Лирического интермеццо» в наиболее культурных литературных кругах, конечно, обрадовал Гейне, но оценка была дана слишком поверхностная, потому что современники Гейне увидели в нем талантливого романтика, не лишенного оригинальности - и только.

Зато было слишком много мучительных сомнений и разочарований, да и жизненные дела складывались не слишком удачно.

Книги Гейне не встретили достойной оценки в семейном кругу поэта. По его собственному признанию, мать хотя и прочла трагедии и песни, но особенного вкуса к ним не почувствовала, сестра едва соглашалась терпеть поэтические опыты Гарри, младшие братья, Максимилиан и Густав, не поняли его произведений, а отец совсем их не читал.

Гарри посвятил свою вторую книгу дяде, Соломону Гейне, который со своей самонадеянной настойчивостью повторял, что «если бы парень чему-нибудь научился, то ему не нужно было бы писать книги».

Не из простого желания задобрить богатого дядю посвятил ему Гейне свою книгу. В письме к другу Вольвиллю он пишет, что Соломоя Гейне, «один из тех людей, которых я больше всего уважаю; он благороден и обладает врожденной силой. Ты знаешь, что последнее для меня превыше всего».