Геноцид

Людей можно дурачить. Можно выводить их из себя. Можно заставлять верить в то, чего не было, нет и никогда не будет. Человек вообще очень терпелив, и с ним можно проделать очень многое из того, что, казалось бы, должно быть противно самой его природе. Но никогда, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя давать ему понять, что он упустил в жизни что-то, чему пока и сам не знает названия, но чего уже не удастся вернуть, о чем он будет жалеть до конца своих дней.

Именно это непреложное правило нарушил Отциваннур. Скорее всего, неумышленно.

Люди, слушавшие звуки, что издавали созданные Отциваннуром струны, поначалу пришли в замешательство. Они переглядывались, как будто хотели спросить друг друга: что это? откуда? зачем?

Затем появился главный вопрос: почему раньше мы этого не слышали?

А следом за ним еще: нужно ли нам это? А если нужно, то для чего?

Поскольку ни один из присутствующих так и не решился озвучить хотя бы часть вопросов, витавших в воздухе вместе со странными звуками, каждый пытался сам найти ответы на них. А лучше всего – один. Эдакий прямой, конкретный и ясный ответ, после которого уже не останется никаких вопросов.

Несомненно, так было бы проще всего. Но – не получилось. Вопросы роились, будто мальки в стае, но стоило только протянуть к ним руки, как они тотчас же прыскали в разные стороны. Вот он был – и вот его нет. В руке – пустота. В голове – примерно то же самое.

Неприятное это ощущение знакомо, должно быть, каждому. Поэтому каждый знает, что должно за этим последовать.

Так оно и произошло.

– Эй, Отци! – окликнул Отциваннура мужчина, один из тех, что первым подошел посмотреть, чем занимается дурачок. – Кончай!

Пальцы замерли, не коснувшись струн. Отциваннур посмотрел на говорившего.

– Кончай, – еще раз повторил мужчина, совсем не так уверенно, как поначалу.

Ему показалось, что в возникшей вдруг тишине голос его скрежещет, как пластиковая палуба, когда ее драют песком. К тому же на него смотрели все собравшиеся.

– Я на своем плоту, – спокойно ответил Отциваннур и дернул третью струну.

И он был прав. До какой-то степени. На своем плоту каждый мог заниматься всем, чем заблагорассудится. До тех пор, пока это не нарушает права соседа спокойно заниматься своим делом. Загвоздка в том, что никогда прежде никто не извлекал звуков, подобных тем, что наловчился выдергивать из струн Отциваннур.

Все смотрели на мужчину, велевшего Отциваннуру прекратить дергать струны, и ждали, что он найдет достаточно веские аргументы для того, чтобы настоять на своем, в то время как сам он ожидал поддержки со стороны соседей. Вопрос был сложный – создавался прецедент.

– Послушай, Отци, – сказал кто-то другой. – Зачем тебе это?

– Что? – дурашливо вскинул брови Отциваннур, будто и правда не понимал, о чем идет речь.

– То, чем ты сейчас занимаешься?

– А чем я занимаюсь?

– Не знаю, – пожал плечами говоривший.

– Ты издаешь странные звуки, – нашел определение действиям Отциваннура кто-то третий.

– Не я издаю звуки, – усмехнулся Отциваннур, – а то, что у меня в руке.

Он выше поднял руку с растопыренной пятерней, туже натягивая струны, и резко ударил сразу по всем ногтем большого пальца. Струны взвизгнули. Отциваннур чуть опустил ладонь, а затем снова резко потянул струны вверх. Звук дернулся, покачнулся, поплыл.

Людям показалось, будто большая волна подкинула плоты высоко вверх, а затем ухнула их вниз, да так глубоко, что небо потемнело.

Сидевшие на краю Отциваннурова плота мальчишки восторженно вытаращили глаза.

Отциваннур удовлетворенно хмыкнул, он и сам не ожидал подобного эффекта.

Мужчина наклонил голову, недобро прищурился и направил в сторону Отциваннура согнутый указательный палец. Затем он тряхнул головой, будто хотел откинуть со лба густые темные вьющиеся на концах волосы, повернулся спиной к блаженно щурившемуся, словно от яркого солнца, Отциваннуру и, перепрыгнув поручень, быстро зашагал, почти побежал прочь от дурацкого плота. Он знал, а может быть, только чувствовал, не в силах объяснить почему, что если ушей его снова коснется звук Отциваннуровых струн, мир вокруг перевернется с ног на голову. Вода станет небом, небо – водой. Солнце ухнет в Глубину, превратившись в отблеск гигантской рыбы-луны. Плоты Квадратного острова рассыплются и поплывут в разные стороны, влекомые не ветром, не течениями и не ударами весел плотогонов, а подчиняясь звукам струн, что дергают пальцы дурака.

Другие тоже стали расходиться.

Люди не обсуждали то странное чувство, что вызвали звуки струн. Они хотели забыть о том, что произошло. Потому что так было правильно. Так было правильно и спокойно. Дни должны следовать своей чередой. Ночь должна сменять день, а день – идти на смену ночи. Ветер должен гнать волны. Рыба должна хватать наживку и попадаться на крючок. Покой – суть неизменности. Неизменность – первооснова жизни. Этого не нужно было произносить вслух, потому что это знал каждый. А звуки струн Отциваннура – люди чувствовали это! – нарушали установленное в природе равновесие. И это было неправильно. Это было нехорошо.