По веревке Бадди выбрался из клубня в корневище. В диаметре оно было всего четыре с половиной фута, и поэтому ему приходилось идти, согнувшись в три погибели. Шаг за шагом в течение месяца компания углубилась на многие сотни футов. По подсчетам Орвилла, они продвинулись на глубину около тысячи двухсот футов. Даже Элуорт Билдинг и тот был ниже. Даже башня Фоши в Миннеаполисе была ниже! На такой глубине было действительно тепло – градусов семьдесят4. Впереди что-то зашуршало.
– Кто здесь? – почти одновременно с Бадди спросила Мериэнн.
– Что ты тут делаешь? – сурово спросил он жену.
– Веревки плету. Только не спрашивай, зачем. Просто так, чтобы чем-нибудь заняться. Все-таки какое-никакое, а дело. Я эти прутья разодрала на полоски, а теперь опять сплетаю, – она тихо засмеялась. – Прутья, наверное, были покрепче моих веревок.
– Слушай, возьми меня за руки, покажи, как ты это делаешь.
– Тебе? – когда Бадди нашарил в темноте ее руки, пальцы ее, не дрогнув, продолжали плести. – А тебе-то это зачем?
– Ну, как ты говоришь, чтобы чем-то заняться.
Она начала руководить его неуклюжими пальцами, но сбилась, потому что все время путала его правую и левую руку, забывая, что он сидит к ней лицом.
– Может быть, мне лучше сесть позади тебя, – предложила она. Но, как выяснилось, в таком положении она не доставала до его рук, ее собственные руки даже не сходились у него на груди. Мешал живот.
– Как он там? – спросил Бадди. – Долго еще?
– Все хорошо. Теперь уже в любой момент может начаться.
Оказалось гораздо удобнее сидеть впереди Бадди, он обхватил ее бедра ногами, а свои волосатые руки подложил ей под локти, как подлокотники кресла.
– Ну, давай, учи меня, – сказал он.
Не имея привычки к такой работе, он медленно постигал ее науку, но его медлительность делала его более прилежным учеником. За учебой они провели не меньше часа, прежде чем он смог приступить к изготовлению своей собственной веревки. Когда он закончил, она рассыпалась на волокна так же, как разваливаются листья табака в руках новичка, впервые скручивающего сигару.
Из глубины клубня долетел музыкальный смех Греты, рассыпавшись барабанной дробью, его подхватил басовый аккомпанемент Клэя Кестнера. У Бадди не было ни малейшего желания к ним возвращаться. У него вообще не было желания куда-либо идти. Он хотел только наверх, на свежий воздух, на свет, туда, где менялись времена года.
Без сомнения, у Мериэнн были те же мысли.
– Как ты думаешь, День Сурков5 уже прошел?
– Да, нет, пожалуй, еще через недельку. Знаешь, даже если бы мы были наверху и обратили внимание на солнце, то сомневаюсь, что там нашлись бы сурки, чтобы взглянуть на свою тень.
– Значит, сегодня у Блоссом день рождения. Надо бы ей напомнить.
– Сколько же ей стукнуло? Тринадцать?
– Ты только при ней так не говори. Ей уже четырнадцать, и она это очень подчеркивает.
Из глубины донесся душераздирающий женский вопль. И затем наступила абсолютная, глухая тишина. Бадди кинулся узнать, в чем дело. Вернулся он очень скоро.
– Это Мэй Стромберг. Денни умер. Элис хлопочет вокруг нее.
– Воспаление легких?
– Не только. У него еще было несварение желудка.
– Бедняжка.
Растение было страшно плодовито. Обычные растения с ним ни в какое сравнение не шли – оно было непобедимо. И уже доказало это. Чем больше удавалось о нем узнать, тем больше восхищения оно вызывало. Если, конечно, вы из тех людей, которых такие вещи восхищают.
Взять хотя бы корни. Они были полые. Корни похожих растений земного происхождения (более-менее похожей можно было считать секвойю) плотные, сплошь древесные. А тут – пустота. Зачем? К чему эти огромные размеры, если от них никакой пользы? Просто какая-то безжизненная ткань. У корней одна задача – питать, по ним вода и минеральные соли всасываются, добираются до листвы и, дав пищу плодам, переработанными продуктами вновь возвращаются в землю. Чтобы справиться с этой задачей, корни должны быть жесткими, ибо им необходимо выдерживать постоянное давление на них почвы и камней. И со всем этим Растение великолепно справлялось, а учитывая его размеры, видимо, даже лучше, чем настоящие земные растения.