Геннадий Зюганов

Довольно быстро обнажилась антинародная, антинациональная направленность «демократического» переворота. Цепная реакция распада, уничтожив Советский Союз, перекинулась на Россию. Разрушение социалистической системы влекло за собой реальную угрозу обвала материальных и духовно-нравственных устоев, уничтожения исторического, культурно-духовного кода народа. Весьма символично, что в то же самое время, когда в стране праздновала победу и утверждала свое господство антинародная ельцинская клика, готовилась к изданию книга А. Н. Яковлева с красноречивым названием — «Обвал» [22]. Ничего не скажешь, умел Александр Николаевич находить образы, чтобы передать глубину своего удовлетворения содеянным. Угадываются и истоки вдохновения. Вспомним одного из главных героев «Бесов» Достоевского — Петра Верховенского: «Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал… Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам…» И сопоставим его бесовские планы со словами Александра Яковлева из речи перед либеральной интеллигенцией в 1996 году: «Ломаются вековые привычки, поползла земная твердь…» Поразительное созвучие…

Естественно, далеко не всех вводили в заблуждение содержавшиеся в «Обвале» пространные рассуждения Яковлева о гуманистической и практической ценности демократии, покончившей с тоталитарным, коммунистическим режимом. И о том, что после «прозрения и очищения от коммунистического наваждения» наступило, как поэтично выразился бывший идеолог КПСС, «время „За“. Задемократию и личные свободы. Забратство и равноправие людей и народов. Засчастье и справедливость для всех. Заэкономику и государство, служащие людям, подвластные и подотчетные им…»

Когда абстрактная картина всеобщего благоденствия стала материализоваться, ужаснулись даже люди, политике чуждые, те, кого трудно упрекнуть в симпатиях к марксизму и коммунистам.

«Отечество наше, народ наш переживают сегодня лютые, тяжелые времена Смуты и безначалия, — писал осенью 1992 года выдающийся деятель Русской православной церкви митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев). — Святыни попраны и оплеваны, государство предано и брошено на разграбление бессовестных и алчных стяжателей, жрецов новой официальной религии — культа духовного и физического разврата, культа безудержной наживы — любой ценой. Процесс апостасии, разложения живого и цельного христианского мироощущения, предсказанный Господом Иисусом Христом почти два тысячелетия назад, близок к завершению. По всей видимости, Бог судил нам стать современниками „последних времен“. Антихрист как реальная, политическая возможность наших дней уже не вызывает сомнений…

Стоило поднять „железный занавес“, чтобы русский человек на собственном опыте убедился, каковы „блага цивилизации“: беспредельный цинизм и разнузданное бесстыдство хваленого „свободного мира“ сегодня очевидны для любого наблюдателя, сохранившего хоть малую толику нравственной чуткости. На развалинах некогда христианских национальных государств с помощью бесчисленных международных банков, фондов, комитетов, совещаний и организаций лихорадочно возводится уродливая вавилонская башня „нового мирового порядка“.

Что же мы на сегодня имеем? Разрушенное государство, над трупом которого вовсю пирует воронье „суверенных“ князьков, растаскивая остатки по своим „уделам“. Плохо, но это еще полбеды. Налицо также гонения на Церковь, принявшие скрытые, а потому более изощренные формы. Жутко глядеть, с каким упорством и остервенением пытаются лишить Церковь ее главной спасительной силы — Божественной Истины, содержащейся в церковных недрах во всей полноте и определенности» [23].

Среди настольных книг Зюганова — изрядно зачитанный майский номер «Нашего современника» за 1997 год со знаменитой публицистической статьей Валентина Распутина «Мой манифест»:

«Последняя революция, либерально-криминальная, самая подлейшая из всех, какие знал мир, столкнула Россию в такую пропасть, что народ еще долго не сможет подсчитать свои жертвы. В сущности, это было жертвоприношение народа, не состоявшееся по плану, но и не оконченное. Естественно, что литература вместе с Россией в первые годы остановилась в растерянности перед картиной изощренной расправы…» Эти строки, подчеркнутые рукой Геннадия Андреевича, пожалуй, наиболее точно передают то состояние, которое после августа 91-го довелось пережить не только русским писателям-патриотам, но и всем, кто воспринял нагрянувшую тогда общую беду как свою собственную. Изощренность расправы, учиненной над Россией, не воспринималась, отторгалась традиционным сознанием русского человека, неискушенного в цинизме и потому часто теряющегося перед тем, что лежит за этическими границами дозволенного. И Зюганову понадобилось какое-то время, чтобы преодолеть вполне понятное чувство подавленности и растерянности.