Гения убить недостаточно

Точная дата его рождения не установлена. Согласно христианской Хронике IV века, приписываемой Иерониму Блаженному, он родился в 87 году до Р.Х. Однако хронологические расчеты современных исследователей дают более позднюю дату – 84 год до Р.Х. Его родина – Верона, север Италии, долина реки Пад (ныне По).

Это была одна из далеких и презренных провинций Рима – Gallia Cisalpina – Предальпийская Галлия. Жители Предальпийской Галлии к этому времени едва успели получить гражданство латинское, отличавшееся от римского существенными ограничениями. Лишь немногие – те, кто занимал государственные должности в своей общине, – имели доступ к полному римскому гражданству. Отец Катулла, полагают, мог принадлежать к этим избранным, потому что, во-первых, дружил с Юлием Цезарем, а во-вторых, был богат и знатен. О том, что Цезарь поддерживал с отцом Катулла дружеские отношения, сообщает Гай Светоний в своих знаменитых «Жизнеописаниях двенадцати Цезарей». Однако это сообщение требует некоторых важных для нас уточнений. В 80-е – 70-е годы до Р.Х. Цезарь был еще малоизвестным политиком, которому постоянно грозили опала и судебные преследования. Если отец Катулла дружил с этим Цезарем, то для него это ровным счетом ничего не значило кроме того, что на мирного веронца могла распространяться часть той опасности, которой была наполнена жизнь его римского друга в кровавые времена диктатора Суллы и жестокой смуты, последовавшей за его кончиной. Даже Цезарь 60-х годов, когда карьера его начала бурно развиваться, был еще вовсе не тем Цезарем, дружба с которым могла возвысить далекого провинциала, ибо римский друг и сам на каждом шагу чудом избегал падений, ускользая то от могущественных обвинителей, то от обнаженных мечей родовитой толпы, встречавшей его при выходе из Сената. Лишь много позже, когда Цезарь стал пожизненным консулом, пожизненным диктатором, вечным императором и «отцом отечества», он мог даровать римское гражданство не только отдельному жителю Вероны, но и всему населению Предальпийской Галлии, что он и сделал в 40-е годы. Но время это уже не связано с Катуллом.

О знатности отца, предположительно открывавшей ему доступ к магистратской должности, которая одна и превращала уроженца Предальпийской Галлии в римского гражданина, не существует никаких сведений, как и о том, что отец Катулла когда-либо был магистратом в Вероне. О богатстве же установлено – по стихам Катулла – только одно: недалеко от Вероны на южном берегу Бенакского озера (ныне оз. Гарда) у отца была вилла, стоявшая на мысе Сирмион. Возможно, именно там Катулл и вырос. Впрочем, о его детстве ничего не известно кроме того, что в раннем возрасте, еще до совершеннолетия, он пережил сильное потрясение – кончину горячо любимого брата, погибшего при неизвестных обстоятельствах в поездке на Восток, в Троаду, где он и был похоронен. Много лет спустя, очутившись в тех краях и разыскав вблизи древней Трои драгоценную могилу, Катулл проливал над ней, как он выразился в своей скорбной элегии, «обильные потоки нескончаемых слез».

Итак, если опираться на факты, пусть малочисленные, Катулл ко времени своего приезда в Рим и встречи с Лесбией был безвестным провинциалом, не обладающим ни родовитостью, ни богатством, ни римским гражданством. Все его достояние составляли несколько юношеских стихов, известных Корнелию Непоту, который тоже был родом из Предальпийской Галлии, но в Риме уже успел прославиться историческими трудами. Ему Катулл впоследствии и преподнес свою книгу, не забыв упомянуть в посвящении, что Непот еще тогда имел обыкновение “aliquid putare” (во что-то ставить) его “nugas” (безделки), когда сочинял свои знаменитые «Хроники» в трех томах – то есть приблизительно в 60 году до Р.Х. Этот год и принято считать годом приезда Катулла в Рим.

Разумеется, прозорливый Непот, а вместе с ним и другие выходцы из Предальпийской Галлии – поэт Гельвий Цинна и оратор Лициний Кальв – ставили Катулла очень высоко. В Риме они вскоре сделались его близкими друзьями. Но на взгляд потомственных римских аристократов, безродный веронец, наделенный второсортным латинским гражданством, «правом Лациума», как оно называлось, должен был выглядеть персоной если не ничтожной, то вполне незначительной, пригодной лишь на то, чтобы пополнить пеструю свиту именитого патрона.