В первые же дни и недели «войны на Востоке» метод начали опробовать на пленных. Их попросту не кормили. Вопрос – а кто, собственно, пленный, – решался широко. В их число включались не только солдаты в военной форме, но те, кто форму не носил, но оказался в полосе наступления германских войск и по возрасту казался подходящим для военнослужащего. Иной раз в эту категорию включали вообще всех мужчин в возрасте от 16 и до 55–60.
Дальше начиналась сортировка.
Выявленных политработников расстреливали сразу же – на этот счет существовал приказ. Евреев могли пристрелить сразу, а могли и передать «полицейским службам безопасности», идущим вслед за армией. Тогда их тоже расстреливали, но теперь уже не солдаты вермахта, а эсэсовцы. Выявление и той, и другой категории пленных проводилось или по документам, или с помощью их товарищей, захваченных вместе с ними.
Сомнение, как правило, толковалось не в пользу обвиняемого.
Недели за три до войны в вермахт были переданы приказы насчет поведения немцев на Востоке, составленные статс-секретарем Гербертом Бакке. Из них следовало, что
Так что в силу полученных разъяснений с расстрелом заподозренных обычно не колебались.
Остальных гнали в тыл. Отстающих без разговоров пристреливали. При попытке выйти из колонны за початком кукурузы или за картошкой – расстреливали на месте. Тех, кто выдерживал такой марш, помещали в наскоро устроенных «лагерях». Как правило, это были неглубокие овраги с оцеплением поверху из колючей проволоки. Еды пленным по-прежнему не давали, и смертность составляла до 3 % в день.
То есть за месяц лагерь вымирал целиком.
Политику потом несколько поменяли, но считается, что с начала войны и до конца декабря 1941 года в немецком плену умерло от одного до двух миллионов пленных.
Точное число, по-видимому, останется неустановленным – споры о числе советских военнопленных идут и по сей день, и цифры отличаются друг от друга чуть ли не на миллион.
Но конечно, не следует думать, что гражданское население завоеванных территорий было оставлено без внимания – это не вязалось бы с установлением строгого порядка.
А его установлением занимались службы безопасности СС.
Идея Бакке об использовании голода для устранения
Но понятно, что в ходе войны, двигаясь сразу вслед за волной наступающих войск, можно действовать и посвободнее. Планы на этот счет в ведомстве Рейнхарда Гейдриха были разработаны еще в марте 1941 года.
Его айнзацгруппам была поставлена задача
На словах было еще сказано, что ударение следует делать не на словосочетании
Так и делалось. В Луцке 3 июля было расстреляно 1160 евреев – а уж были они партийными функционерами или сапожниками, никого особенно не интересовало. В Каунасе 6 июля расстреляли 2514 евреев – все было педантично учтено, а выявление «виновных» делалось с помощью местных добровольцев.
Они, кстати, и сами не терялись – оружия у них было мало, но человека совсем не трудно убить и булыжником. Почему люди убивают своих соседей, с которыми вроде бы прекрасно ладили еще вчера, – это вопрос открытый.
Может быть, просто потому, что это можно.
Толпа много хуже отдельного человека, ее можно раскачать и завести, и для этого достаточно пары охотников до чужой крови и ощущения того, что убивать тех, кто «отмечен», – это хорошо и правильно. Для иллюстрации этого положения современному российскому читателю достаточно вспомнить то, что в последние дни СССР происходило в Сумгаите или в Баку – а ведь тогда власть всего-навсего не вмешивалась.
Ну а летом 1941 года новая власть и вмешивалась, и сама показывала такие примеры, что нервы не выдерживали даже у членов расстрельных команд.
Бедняг, конечно, следовало как-то поощрить.
Возможно, поэтому-то Генрих Мюллер, начальник отдела IV Главного управления имперской безопасности, шифровкой сообщил командирам айнзацгрупп, что об их тяжелой, но необходимой работе будет доложено самому фюреру. К такому сообщению, право же, стоило прислушаться. Потому что отдел, которым заведовал Мюллер, занимался важными делами.
И вне формальных бюрократических рамок назывался проще – гестапо.