Он просканировал дом всеми способами, ничего примечательного на нашёл, там даже металла почти не было, и коммуникации давно разобрали. Подземные ходы под домом и территорией выглядели интересно, но были давно изучены, судя по следам аур — они были гораздо отчётливее, чем если бы там просто ходили, там кто-то методично разбирал кладку стен, годами, Барт даже построил специальный магический фильтр, позволяющий отслеживать изменения во времени, и смотрел, как гораздо более молодой и здоровый Дед методично продвигается вдоль подземного хода, из прошлое в настоящее, изменяя стены.
Он чувствовал, что в этом подходе что-то есть, и стал разрабатывать именно эту стратегию — изучать не настоящее, а прошлое, чтобы найти клад в тот момент, когда его прятали. Нужного заклинания он не знал, так что пришлось подумать. Он опустился на крышу замка, достал тетради, стал чертить и считать, в какой-то момент понял, что места опять мало, и пошёл внутрь замка, искать самое большое окно. Нашёл, оно было над парадной лестницей и занимало два этажа, стёкла сохранились, так что он достал свой универсальный карандаш, пишущий на всём, и стал сочинять заклинание, позволяющее не просто смотреть в прошлое, но и анализировать изменения аур, накладывая несколько картин друг на друга.
В трансе получилось быстро, и исписал он совсем не так много, как опасался — всего пару метров стекла. Построил заклинание, наполнил силой до такой степени, чтобы можно было посмотреть на момент постройки этого замка, с удовольствием посмотрел на работу строителей, потом на жизнь семьи, потом на жизнь их детей, и их детей, и ещё поколения. А потом нашёл странную подозрительную закономерность.
Решив подойти поближе, он вышел из транса и прошёл пешком в дальнюю часть заднего двора, там был старый парк с пустыми фонтанами и неухоженными деревьями, но дорожки были на тех же местах, что и сто лет назад. Барт шёл по этим дорожкам, частично находясь там, в далёком прошлом, где по этой же дорожке шла женщина, которая несла в своей ауре радость, подозрительную радость, подозрительно часто. И несла она её в семейный склеп.
Дверей у этого склепа давно не было, так что Барт вошёл без помех, закрыл дверной проём щитом от света, зажёг магический светильник и ещё раз ушёл в транс полностью, изучая следы аур — боль, скорбь, грусть, обида… и широкая полоса радости, такая нахоженная, как будто эта женщина ходила по одному и тому же маршруту тысячу раз, всегда с одними эмоциями. Он оставил заклинание прошлого, внимательно осмотрел настоящее — вокруг были каменные гробы, массивные и очевидно дорогие, из мрамора, из гранита, самые свежие из бетона, потому что семья обеднела, но старые всё равно никто не тронул — грех.
Он дошёл до нужного гроба, к которому вёл след радости, нашёл сосредоточение этой радости, в ногах усопшего, магией отодвинул крышку гроба и заглянул внутрь — в ногах давно высохшей, судя по туфлям, женщины лежал маленький сундук. Он не решился его открывать, просканировал остальные гробы, и убедился, что такие же сундуки лежали в каждом гробу, на том же месте.
След радости на этом сундуке говорил о том, что внутри явно не памятные вещички усопшей, там что-то из мира живых, а осмотрев внимательно крышку гроба и следы от неё на самом гробу, он убедился, что его открывали много раз, приоткрывали, точно как он сейчас, снизу, чтобы добраться до сундука.
Развеяв все магические построения, кроме источника света и щита на двери, он осторожно достал сундук левитацией, поставил на лавку для скорбящих, сел рядом, открыл сундук и замер от окатившей его волны очень древней магии — внутри были заклинания, похожие на те, которые сейчас ставили на кухонные шкафы, чтобы сохранить еду свежей, и очень мощные щиты, позволяющие закрыть эти заклинания от магического поиска.
Что-то ещё в этих щитах было интересное, но ему было не интересно разбираться, гораздо больше хотелось узнать, что внутри, и он открыл верхний конверт, запечатанный сломанной сургучной печатью, которая показалась знакомой, но он не стал рассматривать, спеша открыть письмо. Письмо выглядело так, как будто его написали вчера — плотная сероватая бумага, насыщенные фиолетовые чернила, твёрдый почерк взрослого и уверенного в себе человека, и очень богатого, судя по тому, как просторно он писал, не пытаясь экономить чернила и бумагу. Манера письма была устаревшая, но, тем не менее, прекрасно читалась, и Барт стал читать, мысленно переводя на современный язык.