В один из солнечных апрельских дней, отдыхая в тени какого-то буйно цветущего фруктового дерева, он заметил на поверхности госпитального пруда странную зыбь. То в одном, то в другом месте вода, словно закипая, начинала приходить в движение и вздыматься вверх непонятными фонтанчиками.
"Чёрт, да это же рыба! Косяками ходит! сработала профессиональная "чуйка". — Ищет моего, где выбросить икру!"
— Эй, Стёпа, поди сюда! — нет, не сказал, промычал Громак. Мол, смотри, что здесь творится!
Немолодой высокий красноармеец без одной ноги, присев рядом с ним на скамейку, уставился в указанном направлении.
И сразу понял всё.
— Сейчас организуем, товарищ гвардии старший сержант…
Спустя несколько минут Степан вернулся уже в сопровождении друга, державшего в руках какой-то свёрток из обычной белой материи — как выяснится чуть позже, в неё была завёрнута пара толовых шашек.
Как с ними обращаться — опытный сапёр Громак прекрасно знал…
Шарахнуло, садануло так, что самих браконьеров словно ветром сдуло с госпитальной лавки, а в окнах медицинского учреждения и ещё десятке домов в округе мигом вылетели все стёкла. Хорошо, хоть рамы остались!
Скандал был грандиозный.
Зато к Ивану вернулся слух. Да и речь сразу восстановилась!
По крайней мере: "Ух ты…" — он, ко всеобщему удивлению, выговорил довольно чётко.
В конце войны боевые товарищи по 1-й гвардейской танковой армии уходили в вечность один за другим. О гибели некоторых из них сообщалось в газетах, весть о смерти иных доносила народная молва.
В январе 1945-го погиб Липатенков, а в начале марта не стало Александры Самусенко.
Странная, запутанная история.
По одной из версий, она погибла в бою, выполняя поручение командования. Мол, нарвалась на отступающих фашистов, и те подожгли её машину. Шурка отстреливалась до конца, но — увы…
По другой — смерть наступила в результате неосторожности, а то и откровенного разгильдяйства со стороны одного из наших механиков-водителей, задавившего её гусеницами танка в момент разворота, происходящего в кромешной темноте.
А вот с местом гибели путаницы не было и нет.
Деревня Цюльцефирц (ныне — Сулишевице) у города Лобез[106], теперь в Западно-Поморском воеводстве всё той же некогда дружественной Польши, земля которой обильно полита кровью наших мужественных отцов, дедов и прадедов.
Тяжело был ранен Константин Магась.
И только Громак продолжал ковать победу, упрямо двигаясь на запад. Плечом к плечу с другими бойцами 26-го танкового полка 40-й гвардейской Чертковской ордена Ленина Краснознаменной орденов Суворова, Богдана Хмельницкого, Красной Звезды танковой дивизии, в состав которого он влился сразу после выписки из госпиталя.
Где-то параллельным с Иваном курсом шёл на Берлин и верный ординарец Подгорбунского Александр Власов, принявший на попечение Борпску Прозорова, но больше нх с Громаком пути никогда не пересекались.
2 мая 1945 года войска 1-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова, при содействии войск 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза Ивана Степановича Конева после упорных уличных боев завершили разгром Берлинской группы немецких войск и полностью овладели столицей Германии городом Берлином.
В этот замечательный день танк Громака подбили в очередной и, слава богу, — в последний раз.
Было бы величайшей несправедливостью, если б он тогда не выжил — каково погибнуть двадцатилетним в канун великой Победы, для которой ты столько сделал, приблизить которую пытался всеми своими мыслями и делами?
Но… Есть Бог на свете. Пронесло!
Только одежда танкиста вся сгорела — "геть, на нет, совсем и полностью", как говорила милая Шурочка Самусенко…
Кто-то из друзей дал ему свой комбинезон. Сапоги же и ремень пришлось снимать с собственноручно убиенного немца — такого же, как он, парня, которому наверняка не было и двадцати лет от роду. Не шастать же голым по европейской столице? Пусть и разрушенной!
Громак так и позировал перед фотокамерой на фоне поверженного Берлина — в чужих сапогах и бляхой "Гот мит унс"[107] на стягивающем и без того тощий живот ремне.
Уникальный снимок при первой возможности был отправлен домой.
Мать, Елена Ивановна, ранее получившая две похоронки и уже не надеявшаяся увидеть сына живым, схватилась за сердце. А местные мужики, некоторые из которых тоже успели повоевать, потом ещё долго всем селом спорили, обсуждали: уж не переметнулся ль к врагу наш Иван Громак?
Нет. Не переметнулся, не перекинулся…
Такие не предают, не изменяют.
Домой он вернётся только весной 1948 года, успев поучаствовать и в знаменитом Параде Победы на Красной площади, и послужить пару лет на Дальнем Востоке.
Потом он женится.
Дождётся детей, внуков…
И лишь тогда, когда Украина станет независимым государством — сведёт счёты с опостылевшей жизнью: обольёт себя бензином и чиркнет спичкой — в знак протеста из-за несправедливого отношения киевских властей к ветеранам той Великой — поистине Отечественной — войны…