Гений разведки

— Это мой механик-водитель, сержант Громак, — превозмогая боль, выговорил раненый, нахваливая служителям пера, представляющим различные фронтовые газеты, своего теперь уже не просто подчинённого, а и самого настоящего, хоть и младшего друга. — Бойкий и в то же время весьма прилежный, исполнительный парень, с шестнадцати лет на фронте. Скоро три года исполнится, как он воюет против фашистов, но до сих пор почему-то ни одна государственная награда так и не упала на его широкую грудь… Разберитесь, товарищи журналисты, сделайте, ёпсель-мопсель, всё возможное, чтобы справедливость наконец-то восторжествовала…

— Ладненько! — сговорчивым тоном пообещал Юрий Александрович. — Сколько тебе лет, герой?

— Двадцать, — чётко выпалил Иван.

— И то только в следующем месяце исполнится, — приподымаясь на руках, подсказал Подгорбунский. — Тринадцатого мая, если мне не изменяет память.

— Не дёргайтесь, товарищ капитан! Вам вставать противопоказано — до поры, до времени, — обращаясь к гению разведки, слегка повысил голос Жуков и сразу же повернул голову в сторону стоявшего у его изголовья бойца. — Где служили, товарищ сержант?

— Раньше?

— Ну да…

— Сначала — на Черноморском флоте, воспитанником экипажа крейсера "Красный Кавказ".

— Славная калоша!

— Зачем вы так, товарищ корреспондент? Прекрасная боевая единица.

— Виноват, исправлюсь! — добродушно принял упрёк известный военкор.

— Затем — в первой комсомольской штурмовой, — принимая фактически извинения собеседника, уже не так агрессивно продолжил Громак, доселе не имевший опыта общения с журналистами и не поэтому не знавший, как правильно вести себя с ними.

— Украинец?

— Казак.

— Земеля, стало быть!

— А вы, товарищ корреспондент, откудова?

— Из Славяносербска…[79] Знаешь такой город?

— Естественно. Ежели напрямик — по карте, то это совсем рядом. Мы из Новоалексеевки будем, что в Приазовье. Слыхали?

— Конечно, родной!

— Встать! — поворачиваясь в сторону открытой двери, со стороны которой доносился какой-то постоянно нарастающий шум, похожий на топот ног, внезапно на весь госпиталь рявкнула красавица Самусенко — так громко, что, казалось, со стены вот-вот слетит свежая штукатурка. — Смирно!

Оказалось, что проведать героя прибыл сам командующий первой танковой армией Катуков, со вчерашнего дня — генерал-полковник танковых войск, с огромной свитой, правда, оставшейся в коридоре.

— Обмыть бы надо… — не очень почтительно намекнул Володька, рассматривая его новенькие погоны.

— Успеем. Отпразднуем ещё. Вместе. Когда Берлин возьмём, — обычно строгий Михаил Ефимович улыбнулся краешком губ и обвёл взглядом просторную палату с высоким, чисто выбеленным, потолком, как бы наслаждаясь качеством недавно законченного военными строителями ремонта. — А сейчас… Будь добр… Отрекомендуй мне своих гостей, товарищ капитан, кроме товарища Жукова, естественно; ведь мы с Юрием Александровичем с первых дней войны знакомы.

— Землячка… Шурочка…

— Давай дальше. Эту красавицу тоже представлять не надо! Её, родимую, весь Первый Украинский фронт знает. Да и остальные — тоже.

— Спасибо! — краснея то ли от удовольствия, то ли от нежданно нахлынувшего на неё смущения, как всегда открыто и широко улыбнулась Самусенко.

— Подполковник военно-воздушных сил товарищ Сергеев. Лётчик-истребитель. Был ранен после того, как выпрыгнул с парашютом из горящего самолёта, находившегося прямо над фронтом нашей армии. Теперь вот идёт на поправку. Скоро встанет в строп.

— Очень приятно, — пытаясь приподняться, промямлил с соседней койки "летун" — один из осколков попал ему в лицо и повредил какую-то мышцу, так что даже короткие слова давались раненому с огромным трудом.

Но он, судя по всему, не собирался унывать по такому "незначительному" поводу.

— Да вы лежите, лежите, товарищ пилот, — свежеиспечённый генерал-полковник положил руку на плечо авиатора и, уставившись в его зелёные, прям-таки огромные изумрудные глаза, над которыми нависали длинные, "коровьи" ресницы, неожиданно выпалил: — Прохор?

— Я, Мишка, я! Ой, можно мне тебя так называть… по старой дружбе?

— Конечно, дорогой ты мой, — командарм заботливо поправил одеяло, которым был накрыт подполковник, и растроганно объяснил для всех остальных: — Это мой земляк по Московскому уезду, только я из Большого Уварово, а он из соседних Холмов…[80] Было время, мы даже в одну школу бегали. Да… Кстати… Ты чего это в общевойсковом, а не в профильном госпитале Военно-воздушных сил, а?

— Так твои же санитары меня подобрали. И доставили, куда ближе было…

— Понял.

— Вот залечу переломы — и сразу к своим.

— Лежи — мы ничего против не имеем! Места всем хватит… А ты, Владимир Николаевич, не зевай — веди дальше своё представление — в прямом, не в театральном значении этого слова, — решил вернуть разговор в прежнее русло Катуков.

— Громак Иван Григорьевич, механик-водитель, — подчинился просьбе-приказу Подгорбунский.

— Ах, вот ты, значит, каков, герой-комсомолец… Можешь пришивать новые сержантские погоны.

— Служу…