ГЕНИЙ ИЗ ГУСЛЯРА

— Я помню, как принес своему мастеру изобретение. Тот его одобрил. И велел забыть. «Как только попадешь на вид, ссылкой не отделаешься».

— Кстати, — послышалось из-за занавески, — я испытала этот страх еще до революции. Я пришла на кафедру химии к господину Столетову. Ему нечего было сказать по сути дела, но он и не стал читать. «Что может принести немытая цыганка? Где швейцар? Кто пустил ее в стены?»

— Мамочка, сколько раз вам говорить! Это был не Столетов, а академик Бах. Столетов никогда бы себе не позволил таких слов.

— Может быть, память играет со мной жестокие шутки. Но Василий Генрихович, бывший анархист — на какие уловки он ни шел, чтобы скрыть свои способности! Но ведь не удалось!

— Василий Генрихович — мой папа, — сказал Бруно. — Папа командовал дивизией у командарма Егорова. Он делал вид, что почти неграмотный. Но ведь проговорился...

— А что Васе оставалось делать? Дивизия попала в холеру. Пришлось придумать сыворотку для лечения. Когда все выздоровели, шестьсот больных, не считая гражданских лиц, то, конечно же, об этом сообщили Троцкому. А Троцкий вызвал Василия в Москву. К счастью, не расстреляли, а дали лабораторию.

— А судьба сыворотки от холеры? — спросил Минц. — Ведь таковой и сегодня не существует.

— Лабораторию Васи чекисты расстреляли из пушек, — послышался голос из-за занавески. — Это совпало с репрессиями против анархистов в армии.

Минц осторожно спросил:

— А кто из вас... Я имею в виду вас или вашего батюшку... Кто из вас интересовался математикой?

— Вы все о теореме Ферма? — спросила мама из-за занавески.

— В частности.

— Я вам многим обязана, профессор, — сказала мама, — я давно не могла позволить себе даже рюмку этого зелья... Понимаете, мы с Бруно столько лет боялись, столько лет таились, что начали записывать некоторые результаты своих размышлений лишь недавно, с начала девяностых годов. Кое-что осталось от папы...

— Я не получил настоящего образования, — сказал Бруно. — Приходилось самому проходить университеты.

— А ваш отец?

Дверь из коридора открылась, сунулась рожа Марии Семеновны, женщины пожилой и толстолицей.

— Я вам сама скажу, они от страха врать будут, — заявила она. — Василий Генрихович — чистой души человек. Он всегда здесь жил, еще с тех времен...

Бруно Васильевич кинулся к двери и захлопнул ее, чуть не прищемив нос соседке. И уже сквозь дверь закричал:

— И не смейте вмешиваться в нашу жизнь!

— А сколько можно трепетать? — слышалось из-за двери. — Времена у нас другие пошли!

Из-за занавески послышался стрекот пишущей машинки.

Это настолько удивило Льва Христофоровича, что он сделал шаг и заглянул за занавеску. Он увидел, что мама поставила на колени старинную портативную машинку и строчит на ней.

— Не обращайте внимания, — сказал Бруно. — Это у нее рефлекс. Это у нее от волнения и от шампанского.

— А нельзя ли мне ознакомиться...

— Ничего интересного вы не найдете, — сказал Бруно Васильевич. — Не надо копаться в прошлом.

Мама оторвалась от машинки.

— Я вечно воюю с мальчиком, — сказала она. — Но он у нас кормилец. Куда мне без него? Возьмут в приют, машинку отнимут. Вот я и помру.

— Времена изменились. — Минц повторил слова соседки. — Чего вы боитесь? При удачном стечении обстоятельств доказательство теоремы Ферма принесет вам сотни тысяч долларов.

— Вы думаете, что мы — выжившие из ума анахореты! — закричала мама. — Мы не хуже вас знаем, что времена изменились. Мы уже семь лет как посылаем наши статьи и заметки в серьезные журналы. Нам даже не отвечают.

— Но почему?

— Что бы вы сделали на месте редактора журнала «Природа», если бы получили статью о практических проблемах бессмертия с обратным адресом «Великий Гусляр, улица Кривобокая»? Не пожимайте плечами, у них там тоже есть мусорная корзина. Так что для нас нет разницы между террором и демократией...

— Вы преувеличиваете! — возмутился Минц. — Я сегодня же напишу письмо главному редактору журнала «Природа», кажется, там Александр Федорович. Чудесный человек, большой ученый...

— И подпишетесь: «профессор»?

— Разумеется.

— У вас мафия похлеще уголовной, — вздохнул Бруно.

Из-за занавески донесся мамин голос:

— Сынуля, напомни постоянную Планка. Совсем склероз заел.

— Мама, не позорь наше семейство! — воскликнул Бруно Васильевич. — Энергия равна аш эф, где эф — частота осциллятора...

— Аш и будет постоянной Планка. — Минц поддержал Бруно Васильевича.

— Спасибо, мальчики, — откликнулась мама.

На этажерке громоздилась кипа машинописных листов.

— Это все ваши... опусы?

— Никому ни слова! — прошептал Бруно. — У нас отнимут комнату. Мы живем как пенсионеры-инвалиды...

— А меня отдадут в богадельню, — сказала из-за занавески мама. — У меня паспорт просрочен.

— У меня тоже, — сказал сын.

— Отдадут, каждый день жду, когда участковый придет и освободит помещение. — Мария Семеновна вошла с подносом, на котором стояла вторая бутылка шампанского. — Я уж на них всюду написала. Только теперь все так распустились, что на сигналы не реагируют.

— Маме нельзя больше пить, — сказал Бруно. — Вы же знаете, что в ее возрасте...