Гений из Гусляра

И тут, когда все, включая автора, поняли, что битва за Минца проиграна, Удалова посетила мысль.

– Простите, доктор Ольга, – произнес он. – Но мне кажется, что вы еще не добрались до истинной сущности Льва Христофоровича. Вижу я в нем некоторую неуверенность и даже внутреннюю слабость...

– Да как ты смеешь! – взревел будущий диктатор.

– А так смею, что ты сюда пришел, на свое моральное пепелище. В свой дом. Значит, осталось в тебе что-то человеческое. И я уверен, что для завершения образа придется тебя еще поглубже копнуть, до самого дна.

Доктор Ольга была человеком строгих логических правил.

– И что вы предлагаете, товарищ Удалов? – спросила она.

– Еще одну капсулу, – ответил Удалов. – И тогда мы посмотрим.

– Ни в коем случае! – закричал Кир Булычев. – Вы нам тогда такого монстра сделаете, что у меня рука не поднимется его описать.

– Ты прав, но истина дороже, – ответил Удалов.

– Истина дороже! – поддержал его Минц. – Хочу быть завершенным, как гранитная плита.

– Что ж, попробуем, – согласилась доктор Ольга и приложила к уху профессора небольшую розовую капсулу.

– Дорогие друзья, – сказал главный редактор. – Я попрошу всех женщин покинуть помещение. Мы не знаем, кто вылупится из бывшего профессора. Даже в людях, нам известных и на вид достойных, таятся порой настоящие монстры. Но кто таится в монстре... Уйдите, женщины!

И женщины покорно, но с внутренним трепетом, покинули комнату.

Минц заметно волновался. Он подхватил со стола разряженный пистолет и стал почесывать им за ухом. Кир Булычев взял том энциклопедии и как бы невзначай прикрылся от возможной пули. Даже доктор Ольга отступила к двери.

Минц положил пистолет на место.

Затем обвел странным, почти детским взглядом комнату и шмыгнул носом.

Далеко-далеко прогревали моторы танки и доносились резкие звуки строевых команд. Наступал рассвет.

– Неловко вышло, – произнес Минц. – Людей побеспокоили, шумим, моторы греем. Нехорошо.

– Неужели получилось! – воскликнул Удалов. – Неужели ты к нам вернулся?

Минц сел на свободный стул.

– Твоя идея была верной, – сказал он Удалову. – И в самом деле душа неординарного человека бездонна. Диктаторские замашки были свойственны мне лишь на определенном этапе душевной организации. Теперь я докопался, спасибо тебе, доктор Ольга, до моей истинной сути.

И Минц задумался, как бы прислушиваясь к себе.

Затем в тишине прозвучал его твердый и уверенный голос:

– Никакого насилия. Никаких танков на улицах. Я выставляю свою кандидатуру на пост губернатора, а затем и президента России демократическим путем, в рамках конституции. Мы с вами, друзья, будем строить правовое, дисциплинированное, патриотическое общество. Все для человека, все ради человека! Гражданин писатель Кир Булычев, а также остальные мужчины, прошу вас, останьтесь. Вы мне пригодитесь в предвыборном штабе. А ты, Удалов, беги, отпусти танки, пусть возвращаются по полигонам, а охрану вызови сюда. Береженого бог бережет...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ГЕНИЙ В ГУСЛЯРЕ

ЦЕНА КРОКОДИЛА

Когда Леве Минцу было шестнадцать, он был худ, лохмат и восторжен. Аллочка Брусилович гуляла его по набережной Москвы-реки. Они шли вечером мимо Кремля, взявшись за руки. По реке плыли редкие льдины. На одной сидела несчастная кошка, и огни с набережной, от гостиницы «Бухарест», отражались в точках ее глаз, превращая их в бриллиантовые крошки. Рука Аллочки была теплой и послушной.

– Бедное животное, – прошептала Аллочка. – Ты мог бы нырнуть, чтобы спасти ее?

– Если бы это была ты, то нырнул, – ответил Левушка, и Аллочка сжала пальчиками его ладонь.

«Как я счастлив, – думал Минц. – Надо запомнить это мгновение. Мы стоим у парапета, на той стороне в гостинице «Бухарест» горят два окна на четвертом этаже, по набережной едет черный «ЗИС», у Аллы Брусилович высокая грудь, хотя об этом нельзя думать. Зато можно думать о том, что крутая черная прядь упала на ухо. Ах, как хочется поцеловать Аллочку в ухо!»

– Ты о чем думаешь? – спросила Алла.

Минцу было неловко признаться в том, что он думает о счастье, завитке над ухом и даже высокой груди Аллочки.

– Интересно, кто в «ЗИСе» проехал? – сказал Минц. – Может, Сталин?

– Не пугай меня, – прошептала Аллочка Брусилович. У нее был дядя вейсманист-морганист, и они все ждали ареста.

Но Минц все равно был счастлив, никогда еще он не был так счастлив. И никогда больше он не будет так счастлив.

Что такое счастье?

И через полвека Минц сказал себе: «Счастье – это мгновение, суть и ценность которого можно оценить только по прошествии времени.

Но я же отдавал себе отчет в том, что счастлив?

И благополучно забыл об этом, как забыл и об Аллочке Брусилович, которую не узнал бы на улице.

А можно ли возвратить мгновение? Можно ли повторить его? В чем трагедия Фауста? Он искал мгновение, а находил разочарование. Может быть, будучи великим ученым, он понимал, что счастье – лишь сочетание удачно сложившихся колебаний молекул? Или химическая реакция организма на запах собеседницы?

Так какого же черта нам выдали разум, если мы хотим первобытного счастья?

Изобретаешь компьютер и колешь им орехи!»