Гений

Пришлось поставить коробку и размять шею. Половина двенадцатого. Я ужасно устал. Сегодня засесть за рисунки не выйдет. Я решил, что завтра встану пораньше и буду работать, пока не найду ответ. Или пока Саманта не передумает.

В Нью-Йорке ты людей не замечаешь. Они всегда вокруг, а ты их просто не видишь. Да и какой смысл обращать на них внимание? Ночью тут довольно спокойно. Потому-то я и не обернулся, чтобы посмотреть, кто там шагает позади. Да я, кажется, и вовсе не слышал шагов. И не услышал, пока меня не треснули по голове чем-то жутко тяжелым, а тогда уж было поздно. Я потерял сознание.

Интерлюдия: 1931 год

В пятницу вечером мать обычно читает, а отец слушает радио. Дэвид не шумит. Сидит на ковре и играет. Играет в голове. Дэвид знает много игр. Или сам себе истории рассказывает. Больше всего он любит сочинять истории про великого летчика-исследователя, Роджера Доллара. Роджер Доллар вечно попадает в передряги, но всегда выходит победителем, потому что он храбрый и потому что у него целая туча всяких фокусов. Иногда Дэвид играет с паровозиком, но тогда он непременно забывает вести себя тихо и мать делает ему замечание. Если хочешь шуметь, играй в своей комнате.

Дэвид не любит играть в своей комнате. Он ненавидит свою комнату и боится ее. Там темно, и сыро, и потолки высокие. Во всем доме темно, и сыро, и потолки высокие. Когда он родился, мать велела покрасить стены его спальни в нежно-голубой. Но в темноте все цвета одинаковые, и никакие яркие тона не помогут, когда комод превращается в злобного зверя. Дэвид лежит в кроватке, укутавшись в одеяло до самого подбородка, и дрожит, потому что в доме очень холодно. Комод щелкает зубами, разевает челюсти пошире, хочет его проглотить. Дэвид визжит. Тогда прибегает служанка. Она быстро понимает, что с Дэвидом все в порядке, просто ему кошмар приснился. Служанка ругает его и называет трусливым зайцем. Неужто он так и собирается всю жизнь дрожать в углу? Или он все-таки когда-нибудь вырастет, станет большим и сильным? Да, Дэвид хочет вырасти. Тогда чего же он ведет себя как трусливый заяц? Почему всего боится? Почему не закрывает глаза и не засыпает? Служанку зовут Делия, и она тоже похожа на монстра. На щеках у нее пятна, пальцы костлявые, на голове ночной колпак — кажется, это мозги вылезают. И она все время на него орет. Орет, когда он не успевает что-то сделать, орет, когда он делает что-то слишком быстро. Орет, если он много ест, и если совсем не ест, тоже орет. Она печет пироги, а потом не дает ему ни кусочка. Закрывает их хрустальными крышками, и они там каменеют и тухнут. Тогда она их выбрасывает и печет новый. Дэвид не понимает, зачем печь пирог, если его нельзя съесть. Зачем еще нужны пироги? Один раз он стащил кусочек, и она его выпорола. Теперь он считает столик для пирогов предателем и всякий раз, проходя мимо, показывает ему язык.

Когда Дэвид кричит по ночам, Делия ругается и может даже выпороть, если у нее настроение плохое. А потом уходит и оставляет его наедине с монстрами. Дэвид старается быть храбрым, старается заснуть. Вот Роджер Доллар не стал бы визжать, так чего же Дэвид визжит? Нельзя быть таким трусливым зайцем. Но всякий раз, когда он открывает глаза, чудовищ становится еще больше. Комод, зеркало и статуэтка слуги в ливрее, резные столбики в ногах кровати. Полка для шапок днем совсем не страшная, а вот ночью по ней ползают змеи. Они шипят, извиваются, плюются, пытаются заползти на кровать, добраться до лица, до глаз, укусить, выесть глаза. Если они заползут на лицо, он уже не сможет закричать, они съедят его язык, уж лучше закричать сейчас, пока еще есть такая возможность.

И все-таки он научился не кричать. Он выучил урок. Дома нужно держать рот закрытым. Молчать. Такое правило.

В пятницу вечером (отец называет эти вечера семейными) Дэвид сидит на ковре и играет в голове, потому что хотя мать и не кричит, но правила у нее такие же, как и у Делии, даже еще строже. Иногда Дэвид думает: может, они сестры, мать и Делия, потому что ведут себя одинаково? Делия иногда разговаривает с отцом так же, как и мать, — грубит. Из всех слуг только ей это позволено, потому что мать ее защищает. Вот Дэвиду точно нельзя никому грубить. Его уже предупреждали. Как это так получается — Делия грубит отцу, мать грубит отцу, отец грубит всем остальным, а вот Дэвиду никому нельзя грубить? Непонятно. Если он нагрубит, его выпорют. А Делию выпорют? А мать? Может, он просто этого не видит никогда? Дэвид многого не понимает. Ему скоро исполнится шесть. Может, хоть тогда можно будет грубить? Может, это и значит — вырасти?

По радио все время говорят о Депрессии. Еще одна загадка, которую хотелось бы разгадать. Как с пирогами Делии. Отец говорит: придется затянуть пояс, а мать отвечает: все равно надо жить по-человечески. Дэвид не видит связи. Если ты затянул пояс, почему нельзя жить по-человечески? Просто штаны будут теснее, вот и все. А если штаны падают, что, разве можно жить по-человечески? Нет, конечно. Дэвид решает, что прав отец.