Гений

И вот еще что: как он смог связать эти пять убийств? В статьях об этой связи не говорилось. Когда писали о Генри Стронге, об убийстве и речи не было, поскольку тело так и не нашли. Ведь нужно было провести параллель между его исчезновением и смертью Эдди Кардинале, а заодно и гибелью трех других мальчиков. Нужно было сравнить все детали, знать историю их жизни, знать, что их всех удушили, например. Читатель, пролистывающий страницы газет, вряд ли смог бы нащупать связь между статьями, если только этот читатель не отличался особой проницательностью. Или не знал о серии убийств.

Хотя Крейк вполне мог быть проницательным человеком. Он сидел в своей комнате, как в камере, боялся выйти на улицу, повсюду подозревал заговоры, искал связь между мальчиками и собой, мальчиками и правительством. Быть может, окружив звезду херувимами, он надеялся защитить себя от опасности. Приносил жертву всесожжения безликому убийце. Убаюкивал себя, сжимал в руке свои талисманы, боялся стать следующей жертвой. Ему не десять лет, и он никогда не выходит из дому. И все же… Он напуган, ужасно напуган.

Притянуто за уши. Согласен. Но мне так хотелось верить в его невиновность.

Пора признаться еще кое в чем. Конечно, мне хотелось защитить Виктора, но все же дело было скорее во мне, чем в нем. Я сочувствовал ему, это да. И хотел сохранить его доброе имя. Но больше всего мне хотелось избавиться от нарастающего ощущения реальности Крейка. Поначалу он был для меня просто именем, и я мог стать сотворцом, заставить людей видеть его произведения по-своему. По мере того как образ Виктора обрастал деталями, по мере того как он превращался в реального человека, места для меня оставалось все меньше. Да и не очень-то он мне нравился, этот персонаж, постепенно проступающий на бумаге, — ненормальный художник, извращенец, маньяк, добровольно заточивший себя в камеру. Зло в чистом виде не привлекает, в нем нет глубины. Этот образ не совпадал с моим представлением о Викторе.

К тому же я боялся, что вся история повлияет на продажи. Кто станет покупать картины серийного убийцы?

Оказалось, купят многие. Телефон раскалился от звонков. Знакомые коллекционеры. Коллекционеры, о которых я слышал, но никогда не встречал. Целая толпа незнакомых мерзостных типов. Все приезжали или оставляли для меня сообщения. Все хотели поговорить о Викторе Крейке. Поначалу я радовался такому всплеску интереса, но вскоре понял, что картины их интересуют мало. Их привлекает гнусная история. Похоже, для агента строчка в резюме «Представлял интересы художника-социопата и убийцы» значила больше, чем диплом искусствоведа Нью-Йоркской школы живописи.

Один клиент спросил меня, правда ли, что Крейк их насиловал. У этого клиента, видите ли, внезапно нашлось на стене в столовой место еще для одной картины.

Я понял, что дело совсем швах, когда мне начали звонить из Голливуда. Известный режиссер короткометражных фильмов попросил одолжить ему панно для создания фона видеоклипа.

Я позвонил Мэрилин.

— Да расслабься ты, — ответила она. — Это я так развлекаюсь.

— Прекрати распространять слухи, пожалуйста.

— Это называется «подогревать интерес».

— Что ты им наболтала?

— Все, что слышала от тебя. И чего они так возбудились? Во всяком случае, это никак не касается тебя, меня или картин. Сами виноваты.

— Ты мне все планы расстроишь.

— Прости, не знала, что у тебя эксклюзивные права.

— Ты не хуже меня знаешь, как важно правильно подать информацию, и потом…

— Именно это я и пытаюсь тебе показать, солнышко. Хватит «подавать информацию». Расслабься.

— Даже если ты права, — я сказал, даже если, — все равно перестань распространять слухи.

— Я тебе еще раз говорю — я…

— Мэрилин. Мэрилин! Тсс! Помолчи. Просто перестань, ладно? Что бы ты ни задумала, хватит. — И я повесил трубку, злой как черт. Даже не представлял, что так разозлюсь.

Нэт, сидевший в другом конце комнаты, смотрел на меня с интересом.

— Она всем сказала, что Крейк был педофилом. — Он хихикнул.

— Не смешно.

— А по-моему, смешно, — встряла Руби.

Я застонал и пошел включать компьютер.

Прошла уже неделя с того дня, когда я ездил к Макгрету, а копию рисунка он так и не получил.

Я велел Нэту и Руби блокировать его на дальних подступах. «Извините, но мистер Мюллер сейчас не может подойти. Не хотите оставить сообщение? Да-да, у нас уже есть ваш номер. Разумеется, он позвонит вам, как только освободится. Большое спасибо». Я нервничал, мне не хотелось так с ним поступать, не хотелось, чтобы он решил, будто напугал меня. Вовсе я не испугался. Скажу прямо: я ничуть не боялся Макгрета. Чего мне бояться старика-пенсионера, которому к тому же нужен был Виктор, а не я. Я был для него просто источником информации. Стыдиться мне было нечего, и я вполне бы мог дать ему эту информацию.

Макгрет не угрожал мне, был вполне корректен, но это вовсе не значило, что я должен из кожи вон лезть, стараясь ему помочь. Хочет посмотреть на рисунок — пусть едет в галерею, как все люди.