Генезис цивилизации. Откуда мы произошли...

В своей книге «Эдем и два его священных дерева» (до сих пор так и не опубликованной) генерал Гордон выдвигает гипотезу о том, что именно этот вулканический остров и был настоящим Эдемом, ибо на нем царит невероятное изобилие флоры и растет гигантская — тридцатиметровая — кокосовая пальма (Lodoicea Seychellarum), дающая громадные, роскошные плоды. Этот двойной кокосовый орех весом ок. 8 кг, известный как Coco de Mer, по виду и величине напоминает очертания обнаженного женского таза. Мужская особь этого дерева имеет огромный, двухметровый, гибкий спадекс[59]. Сексуальные параллели этих элементов совершенно очевидны. Съедобная часть огромного кокосового ореха с этой пальмы долгое время считалась средством, возбуждающим похоть; кроме того, весь орех применялся в качестве противоядия против некоторых видов ядов.

Сопоставив эти странные факты, генерал Гордон пришел к выводу, что Майская долина и была реальным локусом Эдемского сада и что Coco de Mer не что иное, как пресловутый «запретный плод», от которого вкусила праматерь Ева.

Разумеется, у этой гипотезы не нашлось большого числа приверженцев. Да, конечно, Праслин вполне заслуживает названия райского острова. Но с какой стати роскошный ковер истории человечества, возникший в Эдемском саду, должен был начаться со столь экзотического плода? Да, конечно, восточные океанические течения, преодолев расстояние в добрых 1500 км, иногда приносят упавшие Coco de Mer к берегам Мальдивских островов, лежащих неподалеку от Индии. Но даже в таком случае неужели можно всерьез говорить о том, что древнее предание и его носители преодолели еще 3000 км по волнам Индийского океана ради того, чтобы пересадить одну из легенд Книги Бытия на почву античного мира? Совершенно ясно, что предание об Эдемском саде имеет средневосточное происхождение.

К сожалению, в среде академической науки в наши дни не принято выдвигать новые смелые идеи, и большинство историков попросту стесняются прибегать к помощи воображения. В результате читателю, интересующемуся этой проблематикой, остается лишь довольствоваться плодами воображения предшествующих поколений. Те из представителей академической науки, кто все же дерзает выдвигать новые идеи в этой области, подвергаются безжалостному осмеянию со стороны своих коллег именно за то, что попытались обратиться к интуиции и смелому полету воображения, чтобы дать ответ на эти животрепещущие вопросы истории. Опытные историки, вооруженные всеми необходимыми средствами для того, чтобы совершить новые великие открытия, склонны балансировать на пороге истины, а не проникать в самое ее сердце. Эта куда более увлекательная задача предоставляется тем, кто не скован дипломатическими условностями и академическим пиететом. Но увы, эти «свободные» ученые, как правило, мало знакомы с методологией научных дисциплин и редко владеют инструментарием, необходимым для серьезного исследования, как то: знанием древних языков, археологической подготовкой, текстуальным знанием первоисточников, а также знакомствами в ученых кругах, к которым можно было бы обратиться за консультацией. Очень прискорбно, но это так. На одном полюсе — академический опыт, увы, не обладающий творческим воображением для поиска следов древней истории, а на другом — творческие умы, преисполненные энтузиазма, но, к сожалению, не располагающие необходимыми знаниями для воплощения своих замыслов, продиктованных интуицией. Исследователи-первопроходцы редко бывают учеными, а ученые еще реже склонны соотносить объекты своих исследований с реальным ландшафтом мира, который они вроде бы изучают.

Единственное исключение из этого правила — сфера археологии, где еще трудятся специалисты, сохранившие дух первооткрывательства, однако и здесь, в самой экзотической из академических дисциплин, преобладает тенденция к упорядоченности и академической рутине. Один широко известный археолог, ведущий раскопки в Египте, дал мне ясно почувствовать это, когда я побывал на «его раскопе». О, он знал «свой раскоп» как свои пять пальцев. Никто другой был не вправе рассуждать о «его раскопе» и вообще хоть как-то упоминать о нем, ибо только он, этот ученый, знает его во всех подробностях (правда, материалы этих исследований так до сих пор и не опубликованы). Он как бы приватизировал свой раскоп, но пока что не готов обсуждать раскопы других археологов, — в конце концов, просто потому, что только они имеют право комментировать свои находки и материалы. Столь жесткий и странный этикет ясно показывает уровень специализации и кастовой узости мышления, господствующие в наши дни на ниве исследований культур древнего мира. Очень жаль, что опытнейшие археологи не желают признать, что именно этот консервативный подход к истории, скованный всевозможными ограничениями, продиктованными осторожностью и специализацией, и является главной причиной медленного развития (как в финансовом, так и в интеллектуальном отношении) этой дисциплины.

Эдем: истоки и источники