«Но как может этот признак закрепиться в популяции?» – спрашивает Дженкин. Ведь обладающая им особь будет скрещиваться только с особями, которые этого признака не имеют или же обладают его менее приспособленной, обычной формой. И потомство особи, обладающей полезным признаком, будет скрещиваться только с «обычными» особями, которые этого признака не имеют. В результате через несколько поколений полезный признак будет поглощен «болотом» обычных признаков.
Верно ли такое рассуждение?
Верно!
Вот отрывок из статьи Дженкина: «Представим белого человека, потерпевшего кораблекрушение на острове, населенном чернокожими. Возможно, наш герой станет их королем. В борьбе за выживание он убьет очень много чернокожих, он будет иметь очень много жен и детей, в то время как многие из его подданных будут жить холостяками и умрут, не оставив потомства… Но даже при столь благоприятных условиях никто из потомков нашего героя в каком-либо поколении не станет полностью белым…».
Пример этот расистский и достоин всяческого осуждения, поскольку, во-первых, расизм – дело плохое, во-вторых, цвет кожи не является благоприятным или неблагоприятным признаком, а в-третьих, с какого, простите, перепугу туземцы позволили бы чужаку, совершенно незнакомому с их укладом и условиями их жизни, стать правителем? Скорее бы они съели его с соблюдением всех положенных ритуалов. Но Генри Дженкин был британцем, жившим в ХIХ веке, когда взгляды были иными, не такими, как сейчас, и примеры приводил, соответствовавшие его мировоззрению.
Но суть не в цвете кожи и неуклюжей надуманности примера, а в поглощении признака как таковом. В том, что один в поле не воин. В том, что один-единственный признак не способен изменить ситуацию в популяции.
Дженкин считал, что полезный признак мог сохраниться лишь в том случае, если он возникал одновременно, в короткий промежуток времени, в одном поколении, у большого числа особей. Но в таком случае дарвиновская идея случайной изменчивости теряла смысл.
Критика Дженкина была абсолютно справедливой и выглядела на тот момент (вторая половина ХIХ века) несокрушимо логичной. Биологи XIX века считали, что при зачатии наследственный материал отца количественно смешивается с наследственным материалом матери (так называемая теория слитной наследственности), и наследственность потомка представляет собой «среднее арифметическое» наследственного материала отца и матери. При таком подходе любой единичный признак был просто обязан раствориться в общей массе признаков.
Заметим, к слову, что самое главное в любой научной работе – это оттолкнуться от верного утверждения, начать свой научный поиск или ход своих мыслей с правильного знания.
Дарвин, придерживавшийся теории слитной наследственности, критику Дженкина опровергнуть не смог и назвал ее «кошмаром Дженкина» (имелось в виду, что Дженкин стал для Дарвина кошмаром). Под этим названием нападки Дженкина на Дарвина вошли в историю.
Ни Дарвин, ни Дженкин не приняли во внимание эксперименты Грегора Менделя, в ходе которых была доказана дискретность наследственного кода, то есть передача признаков по наследству в отдельном, дискретном виде. Не исключено, что Дженкин мог вообще не знать ничего о Менделе и его экспериментах. А вот Дарвин читал менделевские ««Опыты над растительными гибридами», но информацию к сведению не принял и никаких выводов не сделал. И напрасно. Если бы сделал, то мог бы превратить «кошмар Дженкина» в «кошмар Дарвина».
В результате массовой и частично обоснованной критики в конце XIX – начале XX веков наступил кризис дарвиновского учения, который английский биолог Джулиан Хаксли метко окрестил «затмением дарвинизма». Сам Дарвин тоже поспособствовал своему же кризису. Он пошел на поводу у критиков и внес в шестое издание «Происхождения видов» ряд изменений, противоречивших его прежним взглядам. Критики стало меньше, но и логики в дарвиновском учении тоже поубавилось. Ученый не должен быть упрямым. Если он видит, что совершил ошибку, то должен признать это. Но менять взгляды следует обоснованно, опираясь на собственные убеждения. Проще говоря, ученый не должен быть упрям, но и не должен менять свои взгляды как перчатки. Дарвину, к сожалению, научной стойкости недоставало.
Кризис дарвинизма не означал полного его отрицания. Подавляющее большинство биологов принимало дарвиновскую концепцию эволюции, но мало кто считал естественный отбор ее главной движущей силой. Да, все живое развивается, но вот как оно развивается, этого никто точно объяснить не может…
Объяснить пытались с различных позиций.