– Нам это ни на фиг не надо. Но иначе бы они нам рендера не продали. У них там какая-то поправка есть к закону о торговле – все, короче, должно быть как у них. Маразм, конечно, полный…
– Да какое им до нас дело? Зачем им?
– Потому что выборы стоят дорого, – мрачно сказал Морковин. – Хотят экономику нашу до конца разрушить. Есть, во всяком случае, такая версия… Вообще, не туда мы идем. Нам не долдонов этих надо оцифровывать, а новых политиков делать, нормальных, молодых. С нуля разрабатывать, через фокус-груп – идеологию вместе с мордой.
– Чего ты Азадовскому не посоветуешь?
– Попробуй ему посоветуй… Так, приехали.
От дороги отходила другая, грунтовая, с обеих сторон украшенная знаками «Stop». Морковин свернул на нее, сбавил скорость и поехал по лесу. Скоро дорога привела к высоким металлическим воротам в кирпичной стене. Морковин два раза просигналил, ворота открылись, и машина въехала в огромный, как футбольное поле, двор.
Дача Азадовского производила странное впечатление. Больше всего она напоминала собор Василия Блаженного, увеличенный в два раза и обросший множеством хозяйственных пристроек. Витые чердачки и мансарды были украшены балкончиками с ограждениями из крошечных пузатых колонн, а все окна выше второго этажа были наглухо закрыты ставнями. По двору ходило несколько ротвейлеров, над трубой одной из пристроек поднималась струя сизого дыма (видимо, топили баню), а сам Азадовский в окружении небольшой свиты, включавшей Сашу Бло и Малюту, стоял на ступенях ведущей в дом лестницы. Он был в тирольской шляпе с пером, которая очень ему шла и даже придавала его полному лицу что-то благородно-разбойничье.
– Как раз вас дожидаемся, – сказал он, когда Татарский с Морковиным подошли. – Мы сейчас в народ едем. Пить пиво на станцию.
Татарский почувствовал острое желание сказать шефу что-нибудь приятное.
– Это как Гарун аль-Рашид со своими визирями, да?
Азадовский посмотрел на него с недоумением.
– Он все время переодевался и ходил по Багдаду, – пояснил Татарский, уже жалея, что начал разговор. – Смотрел, как народ живет. И рейтинг свой выяснял.
– По Багдаду? – спросил Азадовский подозрительно. – Что еще за Гарун?
– Да халиф такой был. Давно, лет пятьсот назад.
– Тогда понятно. Сейчас-то по Багдаду не особо походишь. Все как у нас – только на трех джипах и с охраной. Ну что, все в сборе? По тачкам.
Татарский сел в последнюю машину – красный «рэйнджровер» Саши Бло. Саша был уже чуть пьян и явно в приподнятом настроении.
– Я тебя все поздравить хочу, – сказал он. – Этот твой материал про Березовского с Радуевым – лучший компромат за всю осень. Реально. Особенно то место, где они собираются пронзить мистическое тело России своими бурильно-телевизионными вышками в главных сакральных точках. И какая надпись на этих монопольных денежках – «In God we Monopoly»! [34] А на Радуева кипу надеть – это ж надо допереть было…
– Да ладно тебе, – сказал Татарский и мрачно подумал: «Просили же этого мудака Малюту, чтоб не трогал Радуева. Теперь вот бабки назад. И хорошо, если без счетчика обойдется». – Ты лучше скажи, когда твой отдел нам идею родит нормальную? – спросил он. – На какой стадии проект?
– Вообще все строго секретно. Но если в общих чертах, то идея на подходе. И такая, что все припухнут. Осталось додумать роль Аттилы и доработать стилистику – чтобы был как бы постоянный контрапункт органа и гармошки.
– Аттила? Это который Рим сжег? При чем тут он?
– Аттила – значит «человек с Итиля». Сказать по-нашему – Волжанин. Итиль – это древнее название Волги. Чувствуешь, куда клоню?
– Не очень.
– Мы же и есть третий Рим. Который, что характерно, на Волге. Так что и в поход ходить никуда не надо. Отсюда наша полная историческая самодостаточность и национальное достоинство.
Татарский оценил мысль.
– Да, – сказал он, – сурово.
Поглядев в окно, он увидел над кромкой леса верхушку гигантской бетонной постройки – косо поднимающийся вверх спиральный скат, увенчанный небольшой серой башенкой. Он зажмурил глаза и открыл их снова – бетонная глыба не исчезла, только чуть-чуть сместилась назад. Татарский пихнул Сашу Бло под локоть, так, что машина вильнула на дороге.
– Ты чего, одурел? – спросил Саша.
– Гляди быстрее, – сказал Татарский, – вон, видишь, башня из бетона?
– Ну и что?
– Не знаешь, что это такое?
Саша поглядел в окно.
– А, это. Азадовский только что рассказывал. Тут начинали станцию ПВО строить. Чего-то там раннего оповещения. Успели только фундамент доделать и стены, а потом, сам знаешь, оповещать стало некого. У Азадовского есть план все это приватизировать и достроить, только не локатор, а дом себе новый. Говорит, дизайн ему нравится. Не знаю – я, например, бетонные стены не переношу. А чего ты так завелся?
– Ничего, – сказал Татарский. – Вид очень странный. А как станция называется, куда мы едем?
– Расторгуево.
– Расторгуево, – повторил Татарский. – Тогда все понятно.
– Да вон она, кстати. Нам вон в тот дом. Тут самый грязный пивняк под Москвой. Леня любит здесь пивка попить по выходным. Чтобы ощутить как следует, чего он в жизни достиг.